Социальная очеркистика В. А. Гиляровского и В. М. Дорошевича в аспекте традиций народознания
О.В. Рощина
Социальная очеркистика
В. А. Гиляровского и В. М. Дорошевича
в аспекте традиций народознания
Статья посвящена сопоставительному анализу социальной очеркистики В.А. Гиляровского и В.М. Дорошевича в аспекте традиций народознания, «натуральной школы» и «физиологического» очерка.
Рассматриваются принципы типизации, присущие творческой манере писателей, обосновывается их принадлежность социально-дидактической ветви просветительского реализма.
Ключевые слова: народознание, публицистика, социальный очерк, «репортаж-ная» манера письма, социальная диагностика, социальная дидактика, просветительский реализм, В.А. Гиляровский, В.М. Дорошевич.
Народознание как особое направление отечественной литературной мысли зарождается еще во времена А. С. Пушкина, который стал одним из его основоположников [5, с. 37].
Расцвет же этого направления приходится на конец Х1Х – начало ХХ вв., когда острые социальные противоречия и конфликты привели к радикальному переосмыслению общественных перспектив.
Свой вклад в решение этих задач призвана была внести публицистика.
Среди тех литераторов, которые обладали особым даром социальной диагностики, талантливо продолжали традиции русского
Филологические
науки
Литературоведение
«физиологического» очерка и «натуральной школы», следует назвать В.А. Гиляровского и В.М. Дорошевича. Их творчество представляет собой, если можно так выразиться, «малую энциклопедию» русской жизни рубежа Х1Х-ХХ вв. В произведениях В. А.
Гиляровского созданы и ярко обрисованы типы городской бедноты («Трущобные люди», 1887; «Московские нищие», 1896), обывателей и мещан («Москва и москвичи», 1926) и др. В произведениях В.М.
Дорошевича нашли свое отражение персонажи преступного мира (книга очерков «Сахалин», 1903), представители среднего класса, чиновники и видные деятели театральной среды («Папильотки», 1893; цикл «Сцена», 1907; цикл «Литераторы и общественные деятели», 1905; «Старая театральная Москва», 1923).
Социальный «срез» героев очерков и репортажей В. А. Гиляровского и В.М. Дорошевича рубежа Х1Х-ХХ вв. в полной мере отражает модель современного им общества. Продолжая традиции «натуральной школы» 60-х гг. Х1Х в., В. А. Гиляровский и В.М.
Дорошевич демонстрируют живой исследовательский, познавательный интерес к жизни различных сословий русского общества, в первую очередь – «низшего» и «среднего» классов.
На этом основании можно говорить не только о тематике наро-дознания в творчестве этих писателей, но и, более того, о высоком приоритете данной темы в их произведениях и в творчестве в целом.
Одна из ведущих тем творчества В. А. Гиляровского – это мир «потерявших почву», опустившихся под влиянием неблагоприятных социальных условий, всеми забытых изгоев общества – «бывших людей», как называл их М. Горький.
Трущобы в произведениях писателя становятся не только основной приметой времени, но и неким символом жизни общества. Попав в трущобы, человек не в силах противостоять их давлению. Трущобы – это своеобразное «клеймо» на жизни каждого их обитателя, закрывающее навсегда выход к нормальному человеческому бытию. В.
А. Гиляровский в очерке «Каторга» замечает, что трущобы – это своего рода пожизненная каторга, замкнутый круг, откуда нет выхода: Арестант бежит из Сибири с одной целью – чтобы увидеть родину. Но родины у него нет. Он отверженец общества.
Все отступились от него, кроме таких же, как он, обитателей трущоб, которые посмотрят на него, «варнака Сибирского, генерала Забугрянского», как на героя [1, с. 73].
Трущобный мир – мир людей, отвергнутых социумом, «обреченных» на попрошайничество, воровство, разврат. Показать, проследить пути, ведущие человека на «дно», увидеть внутренний мир обитателя трущоб, понять его психологию, воззвать к человечности и совести каждого -таковы цели прозаических и публицистических произведений «трущобного» цикла В. А. Гиляровского.
«Он был знатоком Хитровки – приюта нищих, босяков, отщепенцев, по большей части одаренных простых людей, не нашедших себе ни места, ни занятия в тогдашней жизни» [4, с. 5], – писал К.Г. Паустовский, верно подметивший фактор знания, исследовательского, познающего вектора писательских интересов «дяди Гиляя».
Особое место В.А.
Гиляровского в русском литературном народозна-нии заключается не только в особом демократизме и гуманности его писательской позиции, но и в особом просветительском характере его реализма: «Хитровка любила Гиляровского как своего защитника, как человека, который не гнушался бедностью и понимал всю глубину хитро-ванского горя и безрадостной жизни. Сколько нужно было бесстрашия, доброжелательства к людям и простосердечия, чтобы завоевать любовь и доверие сирых и озлобленных людей!» [Там же], – отмечал К.Г. Паустовский.
Основываясь на достижениях просветительской мысли ХУШ-Х1Х вв., В.А.
Гиляровский выступает не только с позиций социальной диагностики, но и с позиций социальной дидактики, выявляя главные факторы деградации личности «трущобника» – дурное воспитание и неблагоприятную социальную среду: Все обитатели трущобы могли бы быть честными, хорошими людьми, если бы сотни обстоятельств, начиная с неумелого воспитания и кончая случайностями и некоторыми условиями общественной жизни, не вогнали их в трущобу [1, с. 65].
Именно условия неблагоприятной социальной среды часто, по мнению В. А. Гиляровского, становятся решающим толчком к обезличиванию людей, их полной моральной деградации и нравственному разложению. Трущоба, как кровожадный Молох, требует все новых и новых жертв.
Трущобники, если можно так выразиться, паразитируют на тех, кто оказался «на распутье», и безжалостно увлекают их за собой на «дно» жизни. Автор не раз подчеркивает: окажись рядом с «оступившимися» в роковой для них момент «верный» человек, многих можно было спасти и вернуть к нормальной жизни.
Герой очерка «Колесов» Александр Иванович, приехавший в Москву «искать счастья», оказался в трущобах, доверившись в поисках поддержки и сочувствия умелым дельцам Хитрова рынка, а они «как заботливые соседи успели вдосталь обобрать Колесова и сделать из него одного из многочисленных оборванцев» [Там же, с. 64].
Но из подобных случайностей в итоге складывается трагическая социальная закономерность – к этой мысли подводят читателя многие очерки писателя.
Общественные установки и предубеждения, по мнению В. А. Гиляровского, также становятся немаловажными факторами, способствующими
Филологические
науки
Литературоведение
деградации личности.
Герой очерка «Неудачник» «сын бедных родителей» Корпелкин один за другим получает удары судьбы, равносильные для него предательству: он единственный лишен права на переэкзаменовку и, как следствие, перспектив на получение университетского образования, обманут в многолетнем ожидании скромного места помощника счетовода, столь необходимого ему, чтобы выжить, обманут своей невестой. В конце концов, он находит утешение в кабаке и становится очередной жертвой трущобного мира. Так социальное положение Кор-пелкина становится своеобразным «клеймом» на жизни героя, заранее программируя отношение к нему общества, и тем самым приводит его к неизбежной гибели. Герой очерка «Один из многих», крестьянин одного из беднейших уездов Вологодской губернии, безрезультатно скитающийся долгое время по Москве в поисках заработка, «обутый» барышниками, безапелляционно записывается обществом в воры лишь за то, что «безотчетно, голодный» [1, с. 41] забрел в поисках тепла и еды в сторожку. И снова обыденность подобного явления подчеркивает типичную картину превращения человека в изгоя общества.
Человеческое равнодушие и черствость по отношению к «оступившимся» ужасают писателя. Гибнут один за другим от нечеловеческих условий работы и физических перегрузок герои очерков «Балаган» (актеры бродячего театра) и «Обреченные» (рабочие белильного завода на Волге).
Герой очерка «Человек и собака» – просто «нищий» (автор не называет его имени и не рассказывает истории его падения, тем самым подчеркивая его типичность) – согрет в жизни лишь заботой своей бродячей собаки Лиски, но «гуманное» общество лишает его и этой единственной радости и опоры (Лиску отлавливают и отправляют в приют, а сам нищий гибнет): Счастлив хоть одним был он, что его Лиске живется хорошо, только никак не мог в толк взять, кто такой добрый человек нашелся, что устроил собачью богадельню, и почему на эти деньги (а стоит, чай, немало содержать псов-то) не сделал хоть ночлежного угла для голодных и холодных людей, еще более бесприютных и несчастных, чем собаки.А Лиска живет себе и до сих пор в собачьем приюте… Живется хорошо, сыта до отвалу… Их (собак. – О.Р.) любят, холят, берегут, ласкают… Разве иногда голодный, бесприютный бедняк посмотрит в щель высокого забора на собачий обед, разносимый прислугой в дымящихся корытах, и скажет:
– Ишь ты, житье-то, лучше человечьего! Лучше человечьего! [Там же, с. 7].
Даже любовь, безграничная и искренняя, способна довести человека в этом больном обществе до трущобы. Героиня очерка «Грезы»
Екатерина Казанова, «счастливица», окончившая гимназию с золотой медалью, доверившись «молодому брюнету», для которого была лишь «зацепкой» для упрочения жизни в столице, оканчивает свою жизнь в роли «уличной девки». Виновник ее падения не назван по имени, и эта деталь вновь дает понять, что подобная ситуация глубоко типична.
Просветительской направленностью отличается и реалистическое письмо В.М. Дорошевича. Его тематические циклы также посвящены рассмотрению социальных вопросов жизни русского общества. Так, в единственном полном собрании сочинений В.М. Дорошевича (10 томов), выпущенном типографией И.Д. Сытина в 1905-1907 гг.
, каждый том посвящается какой-либо конкретной проблеме.
Например, в томе 1 -«Семья и школа» – дан глубокий анализ проблем образования, взаимоотношений «отцов и детей», незаконнорожденных детей, а также «недетских» проблем подрастающего поколения (детская проституция, нищета, разгул и безнаказанность чиновников любых рангов по отношению к детям).
Беспомощность взрослых в решении проблем подрастающего поколения приводит, по мысли писателя, к многочисленным проявлениям социальной патологии в жизни детей (среди них есть и «маленькие чиновники», как называет автор гимназистов; гибнущие и развращенные дети из очерков «Детская проституция» и «Брошенные дети»; дети-дельцы из очерков «Первый ученик», «Русский язык», «Преступные подростки»). Ужасает и несуразность порой доходящих до абсурда законов и реформ образования («Нечто о пуговицах и о школе»), попытки «реформирования» и корректировки истории страны и народа («Исторические люди дурного поведения», «На том свете»), абсолютное бесправие учителей и засилие циркуляров («Гимназический доктор», «Учитель»), социальная «заклейменность» и обделенность детей («О незаконных и законных, но несчастных детях»).
Так, герой очерка «Горе и радости маленького человека», маленький Павел Иванов, переживает тяжелейшее моральное насилие не только со стороны общества, но и матери. Сходит с ума, преследуемый призраком своего социального положения, учитель из очерка «Призрак».
Доведенные до отчаяния чиновник VII класса («Харьковская трагедия») и студент Давыдов («Преступные подростки»), лишившись надежды на лучшую жизнь, осознанно идут на убийство, видя лишь в нем выход из создавшейся ситуации.
Ложные общественные установления довлеют над человеком, разлагают и уничтожают его – таков главный вывод очерков данного тома.
Анализируя социальную очеркистику В. А. Гиляровского и В.М. Дорошевича, нельзя не видеть некоей параллели в их произведениях:
Филологические
науки
Литературоведение
«трущобе» и «трущобникам» уподобляются не только нищие бездомные люди, но и все общество; все его члены в том или ином смысле обделены в правах и свободах, в материальном и моральном отношениях.
«Трущоба» как один из вариантов духовного «подполья» становится образом жизни подавляющего большинства и символом времени.
Именно эта мысль, реалистично воплощенная, проходит лейтмотивом через все творчество исследуемых нами писателей рубежа Х1Х-ХХ вв.
Своеобразие стиля В.А. Гиляровского и В.М. Дорошевича во многом обусловлено сферой их профессиональной «газетной» деятельности, изначальной установкой их произведений на «репортажную» манеру письма.
Однако мастерство в создании ярких социальных типов, глубина и «энциклопедичность» художественно-документального исследования ключевых вопросов национального бытия, яркая индивидуальность и узнаваемость словесно-интонационного рисунка, виртуозное владение портретной и речевой характеристикой персонажей выводят их из пределов злободневных задач газетной работы в сферу подлинного искусства слова. По справедливому мнению современного критика, Владимир Гиляровский и Влас Дорошевич – «журналисты, чье творчество стало частью “большой литературы”» [3].
Библиографический список
1. Гиляровский В.А. Собр. соч. в четырех томах. М., 1999. Т. 2.
2. Дорошевич В.М. Собр. соч. М., 1905. Т. 1.
3. Левин Е. Король фельетона возвращается. ЦКЪ: https://booknik.ru/reviews/ non-fiction/korol-feletona-vozvrashchaetsya/ (дата обращения: 01.03.2012).
4. Паустовский К. Дядя Гиляй // Гиляровский В.А. Москва и москвичи. М., 1985. С. 3-8.
5. Соколова В.Ф. Народознание и русская литература Х1Х века. М., 2009.
Источник: https://cyberleninka.ru/article/n/sotsialnaya-ocherkistika-v-a-gilyarovskogo-i-v-m-doroshevicha-v-aspekte-traditsiy-narodoznaniya
От Гиляровского до наших дней: Хитровка
«Хитров рынок почему-то в моем воображении рисовался Лондоном, которого я никогда не видел. <\p>
Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. <\p>
Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка — жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму. <\p>
В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков»<\p>
Книга «Москва и москвичи» навсегда останется самым знаменитым произведением Владимира Гиляровского (многие думают, что и единственным), а глава о Хитровке — самой известной во всем сборнике очерков. Как и положено журналисту, автор с документальной точностью описывает каждый уголок и каждый дом этого места. Вот и получилось у Гиляровского нечто вроде социальной страшилки, в которой можно найти и рассказ о жутком трактире «Каторга», и колоритные портреты жителей дома, называвшегося «Утюгом».<\p>
Дом «Утюг» до перестройки<\p>
В XIX — начале XX века сюда, на Хитровку, стекались нищие и убогие со всего города, здесь же в подземных тоннелях, образующих сложную систему переходов, укрывались беглые каторжники, воры и убийцы, преследуемые полицией.<\p>
«В “Кулаковку” даже днем опасно ходить, — пишет Гиляровский об одном из домов, — коридоры темные, как ночью. Помню, как-то я иду подземным коридором “Сухого оврага”, чиркаю спичку и вижу — ужас! — из каменной стены, из гладкой каменной стены вылезает голова живого человека. Я остановился, а голова орет: <\p>
— Гаси, дьявол, спичку-то! Ишь шляются!»<\p>
Площадь рынка и прилегающие к нему окрестности были пристанищем и для спившихся интеллигентов, и для крестьян из ближайших деревень, приехавших на заработки, но так и не получивших место. Всех объединяли ночлежки, водка и желание пожить за чужой счет. Ведь с конца XIX века сюда привозили обеды самые разные благотворительные общества, так что вопреки различным сплетням, умереть с голоду взрослому человеку здесь было почти невозможно.<\p>
Современные историки смотрят на этот рынок иначе, чем Гиляровский. «Существование Хитровки было своеобразным “общественным договором”, — пишет Павел Гнилорыбов в книге “Москва в эпоху реформ”, — город “выделил” несколько кварталов под криминальный район, зато полиция понимала, где искать всех мало-мальски важных преступников».<\p>
Москва в эпоху реформ: от отмены крепостного права до Первой мировой войны. Путеводитель путешественника во времени Павел Гнилорыбов <\p>
Хитровка действительно оказалась удобной для городской администрации. Как относились добропорядочные граждане к такому соседству, можно себе представить, но тут стоит оговориться: хитрованцы редко обижали тех, кто жил неподалеку, если только люди сами не попадались под горячую руку. Среди воров, убийц и попрошаек существовали свои неписаные правила и понятия, которые регулировали жизнь.<\p>
Дома у разных «классов» хитровских обитателей тоже были разные. В мрачном «Утюге», например, ютились преступники, а в Ночлежном доме Елизаветы Ярошенко — переписчики театральных пьес (и занесла же их нелегкая!). Именно сюда, как в наименее опасную ночлежку, приходили артисты Художественного театра за материалом для постановки драмы Горького «На дне».<\p>
После революции дом Ярошенко из ночлежного превратился в многоквартирный, среди его жильцов был инженер Даниил Матвеев, внук этого человека живет там и по сей день. Авторам книги «Истории московских домов, рассказанные их жителями» он поведал такую историю:<\p>
«Папа мне рассказывал, что, когда дед приехал, здесь была просто дыра на стене, никаких галерей не было, и бабушка, которая с ним приехала, была вынуждена лезть по приставной лестнице на второй этаж. Даже полы пострадали — все сожгли во время гражданской войны, потому что топить было нечем. Когда делали ремонт, упала стена — и бабушка обнаружила за ней скелет. <\p>
Когда разогнали ночлежников, далеко не все уехали. Во дворе жил начальник карманников этого рынка. Он очень уважал дедушку, и несколько раз бывало, что когда у дедушки воровали кошелек, он обращался к этому человеку — и дедушке в момент все возвращали…»<\p>
Истории московских домов, рассказанные их жителями Дмитрий Опарин, Антон Акимов <\p>
В 30-е квартиры этого дома превратились в коммуналки. И даже в это время он сохранил свою репутацию «интеллигентного»: «Наш двор был более культурным и спокойным, чем остальные в округе. Матери на работе, отцы на фронте или нет их — так соседки кормили чужих детей, уроки с ними делали», — рассказывает один из бывших жителей дома Ярошенко.<\p>
Долгое время Хитровка считалась не самым благополучным районом. Безопаснее не стало и тогда, когда в самом центре площади построили техникум. Правда, простоял он всего полвека: в конце нулевых здание снесли. Автор этого текста застала те времена, когда на месте исчезнувшего техникум собирались строить многоэтажный бизнес-центр с большой подземной парковкой. Центр так и не построили, зато зловонный котлован продержался здесь удивительно долго. Лишь несколько лет назад Хитровка стала хоть немного напоминать одну из центральных московских улиц со скамейками и кафе. Но кто знает, не прячутся ли за их стенами какие-нибудь другие (пока не обнаруженные) скелеты?<\p>
Источник: https://eksmo.ru/palata6/ot-gilyarovskogo-do-nashikh-dney-khitrovka-ID11321938/
В омуте жизни: хитровка. часть iii
Продолжение. ЧАСТЬ I здесь. ЧАСТЬ II здесь
В такой взрывоопасной обстановке, среди пьяниц и воров хуже всего приходилось детям. Как бы не затягивала хитровская жизнь, у взрослого человека, который остановился в ночлежке, был шанс выбраться. Тот, кто родился и вырос на рынке, рассчитывать на нормальную жизнь не мог.
Разрешившаяся от бремени мать, не имея средств к существованию, могла выкинуть младенца на помойку или сдать в аренду нищему. Прохожий охотнее бросал гривенник «стрелку», если тот взывал о помощи с орущим от голода, завернутым в грязное тряпье малышом.
Ребенок мог умереть от истощения, холода или любой другой водившейся на Хитровом рынке заразы.<\p>
Для выживших мальчиков выбор профессии был не широк: идти в нищие или воры. Юные жители Хитровки не считали подобный жребий несчастным.
Наоборот, они с малолетства привыкали во всем подражать старшим: выпивать, курить, осваивать нужную в быту лексику. Примерно с трех лет хитрованец самостоятельно просил милостыню. Если маленький попрошайка возвращался домой ни с чем, его били родители.
Приходилось добывать деньги всеми доступными способами, и мальчик начинал воровать, в одиночку и компаниями. Новички сбивались в шайки, набрасывались на какую-нибудь уличную торговку, грабили и в рассыпную разбегались в подворотни.
Небольшого роста, юркий воришка в отличие от взрослого ловчее проникал в форточки, удирал от городового или прятался в тайниках от полицейской облавы. Юные криминальные таланты зарабатывали и на стороне.
Поступив, например, в услужение к другому более опытному вору, тому, кто сам мараться не желал, но знал верный способ изъятия денежных средств у населения. Однажды один хитровский мальчик сошелся с неким «барином» по фамилии Фирсов.
«Барин» взял его к себе, поил, кормил, одевал и в оплату за благодеяния решил использовать своего подопечного. Фирсов упаковал хитрованца в сундук и отправил в качестве багажа поездом до Клина.<\p>
Вместе с сундуком «барин» выслал еще и свой чемодан с «ценными вещами».
Сундук этот был не прост – он имел двойное дно, где в тайнике и поместился мальчик. Во время поездки малец вылез из своего убежища, «слимонил» чемодан и вновь затаился в «схроне». В Клину при получении багажа и обнаружении «пропажи» Фирсов предъявил жалобу администрации станции.
Жулик оценил исчезнувший чемодан в 240 рублей и, видимо, ожидал компенсации нанесенного ущерба. Тем временем мальчик благополучно выбрался из сундука. Вместе с Фирсовым он остался в Клину в ожидании успешного исхода почти идеальной аферы. Сундук же был отправлен на поезде дальше.
Дельце «барина», быть может, и выгорело, но при взвешивании сундука сотрудники станции отметили, что при погрузке в Москве тот весил 4 пуда и 12 фунтов, а в Клину на два пуда меньше. Дальнейшее расследование изобличило преступные замыслы Фирсова и его хитровского подельника.
Окончание этой криминальной истории газета умалчивает, но скорее всего неудачливый аферист Фирсов пошел под суд, а мальчишку отправили в приют.
Подобные практики до добра не доводили, и молодые воры со временем матерели, становились настоящими профессионалами своего дела и неминуемо попадали в руки полиции, а потом – в арестантские роты или на каторгу.
Доля девочек была гораздо страшнее. Девочке сызмальства внушалась мысль, что можно зарабатывать, не утомляя себя тяжелым трудом. Всякий честный заработок считался зазорным. И девочка по примеру старших товарок становилась проституткой, или, как их называли, девкой.
Собственные родители могли продать ребенка для удовлетворения похоти сластолюбца. Виллиам вспоминает, что для подобных целей была продана девочка семи лет. Детей заманивали в притоны. Будущий хозяин давал в долг рубль и заставлял отрабатывать. Жестокие и циничные ночлежники открывали бордели, закабаляя местных беспризорниц.
Все усилия их шли на то, чтобы сделать из своих «работниц» вещь.
Вот какую сцену изображает журналист, побывавший в одном из публичных домов: «Заработала, пропила паскудина, к нам не водишь», – продолжается ругань и по хрупкому, еще не сформировавшемуся телу истощенного развратом и пьянством ребенка, начинает гулять свернутый вдвое толстый канат.
Раздаются хлесткие удары, ругань и неистовый плач избиваемой. Стаскивается за ноги с нар ребенок, волочится в каморку хозяев, и тут уже «сама» доканчивает начатую мужем пытку. Хозяйка бьет виноватую палкой, часто до потери сознания.
Затем окончательно потерявшего силы человека бросают на нары, и никто не облегчит ни физических, ни духовных мук…»
Женщины на Хитровской площади жили бесправно. Их совершенно спокойно мог обидеть каждый. Чтобы обезопасить свою и без того нелегкую жизнь, девки заводили себе «котов»: и сутенеров, и любовников в одном лице. Услуги «котов» не были бесплатными даже при взаимных чувствах.
Фактически «кот» жил за счет проститутки, которую он бил по любому поводу, но при этом не дозволял делать этого другим мужчинам. Надо сказать, что помимо проституток на Хитровке квартировали так называемые «машки».
Виллиам вспоминает о встрече с одним из таких, как он выразился, «существ», бывшим на удивление некогда монастырским послушником:
«Это был человек высокого роста, худой, широкоплечий и страшный. Одет он был в длинный монашеский подрясник, украшенный пестрыми тряпочками, с набитым чем-то «бюстом» и опоясанный замызганной лентой. Волосы его были заплетены в косичку и тоже связаны красной ленточкой.
На ходу он свободно вихлял бедрами, как это делают многорожавшие женщины. Но самое ужасное в нем – это было лицо. Как живое стоит передо мною бритое, иссиня-черное лицо с громадными впалыми глазами, всюду обросшее колючей, небритой щетиной».
Появление гомосексуалистов на Хитровке связано с бытованием в трущобах бывших заключенных.
Они с приобретенными в застенках привычками расставаться не хотели. «Машки» искали близости с мужчинами не только из-за денег. Наоборот, с возрастом «красавица» теряла былую привлекательность, и тем усерднее искала себе кавалера, чтобы только не оставаться в одиночестве.
Виллиам писал: «Встречаю «ее» в обществе каких-то юных оборвышей. «Машка» в чем-то горячо убеждает их. Я вслушиваюсь… и едва не падаю с ног… «Машка» предлагает одному из «огольцев» совершить над собою акт мужеложства и дает полтинник… Мальчишка же торгуется и просит рубль.
Я отошел прочь, но издали видел, что они поладили и торопливо отправились вдвоем в один из домов».
Типы и характеры Хитрова рынка для людей творческого склада были неиссякаемым источником вдохновения. Газетчик всегда находил здесь оригинальный материал для криминальной статьи. Трагические истории падших мужчин и женщин привлекали писателей. Да и просто любопытно – каково живется, выражаясь словами Г.И.
Успенского, за «рубиконом жизни». Сам Успенский заглядывал на Хитровку, но в сопровождении своего приятеля Гиляровского, который пользовался авторитетом даже среди ночлежников. Программа была обширной: посещение местных трактиров – знаменитых «Каторги», «Пересыльного», «Сибири» и самих ночлежных квартир.
В «Каторге» писатели столкнулись с типичной картиной хитровского быта: «Навстречу нам с визгом пронеслась по направлению к двери женщина с окровавленным лицом и вслед за ней – здоровенный оборванец с криком: «Измордую проклятую!» Женщина успела выскочить на улицу, оборванец был остановлен и лежал уже на полу: его «успокоили». Это было делом секунды. В облаке пара на нас никто не обратил внимания». Этого хватило впечатлительному Успенскому, чтобы запроситься обратно с проклятой площади. Двоюродный брат Успенского –Николай Васильевич – также интересовался Хитровым рынком. К сожалению, о нем писатель оставил лишь ряд набросков.
Эти наброски («Отправка на Хитров рынок», «Хитровцы в селениях» и другие) он планировал превратить в цикл очерков «с натуры». Видимо, этому помешали трагические обстоятельства жизни Успенского. В 1870-х годах он выпустил трехтомник «Картины русской жизни». Успенский даже требовал от Н.А.
Некрасова, в «Современнике» которого печатался, платить ему такой же гонорар, как у Л.Н. Толстого. Однако уже в 1880-е на фоне личной трагедии писатель стал спиваться и превратился в одного из героев своих очерков.
Успенский бродил с гармоникой по московским кабакам, давал представления и от отчаяния зарезался в одном из переулков у Смоленского рынка.
Рассказ другого известного писателя В.В. Вересаева «Случай на Хитровом рынке» начинается с того, что в чулане одной из ночлежек находят труп старика. Подозреваемая – молодая женщина Татьяна. «Худая, некрасивая, в отрепанной юбке», раньше она служила горничной в одном купеческом доме. Хозяйский сын соблазнил Татьяну.
Женщина забеременела от него. Ее быстро рассчитали, выдали немного денег, шубу и вышвырнули из дома. Поначалу Татьяна устроилась швеей, но вскоре связалась с хитровским «котом» и угодила в ночлежки. Как типичный «кот», Игнат пренебрегал преданной ему женщиной. Она же души в нем не чаяла.
Так они и жили, пока Игната не арестовали.<\p>
Чтобы не умереть с голоду, Татьяна пошла на содержание к другому ночлежнику, старику, бывшему начальнику железнодорожной станции. Полиция через некоторое время Игната выпустила, так как забрала его из-за пустяка, за «бесписменность».
«Кот» выправил себе паспорт и вернулся на Хитровку, где встретил Татьяну. Но вместо объятий Игнат начал попрекать женщину связью со стариком. В финале, чтобы доказать свои чувства любимому доведенная до крайности унижениями Татьяна убивает старика.
Этот рассказ Вересаева был написан после уничтожения Хитровки в 1940 году, но как видно, воспроизвел типичную для жителей трущоб коллизию.
Боборыкин в рассказе «Безвестная» о тяжелой судьбе акушерки приводит свою героиню в Москву, а затем на Хитровку. Брошенная дочерью, лишившись практики, а через то и средств к существованию, акушерка забредает в ночлежку. Однако именно здесь «безвестная» обретает жажду жизни и веру в человека.
Она принимает роды у гулящей девки, которая отказывается от ребенка, и забирает малыша на воспитание. Упомянутый выше поэт из крестьян Семен Попов воспел рынок в поэме «Хитровка». Произведение не отличается лиричностью и мастерством, а представляет из себя зарифмованное описание ночлежного быта.
Бесхитростностью и вместе с тем искренностью напоминает частушку:
…Есть в Москве такое место, Редкий мог его не знать. Всем оно почти известно –
Место то Хитровкой звать…<\p><\p>
Жители рынка перекочевывали на страницы многочисленных лубочных книжек. Это дешевая, рассчитанная на невзыскательную публику, литература была очень популярна в России империи.
Чего стоят, вероятно, по мнению авторов, интригующие и остроумные названия: «Как черт попал на Хитровку», «Ванька-Каин на Хитровом рынке, или кровь преступника на холодных камнях тюремного двора» или «Смелый полет купца Семибрюхова на бабьей юбке со дна Хитровки»! Слог незатейлив, текст дается с многочисленными опечатками, сюжет прост.
Герои этих лубочных книжек – знакомые жителям Хитровской площади персонажи, ставшие узнаваемыми образами в хитрованской среде.
Например, легендарный вор Ванька-Каин закладывает полиции хитровских подделывателей паспортов. Недовольные ночлежники быстро вычисляют двойного агента и без суда и следствия казнят. Или пьяница, бывший купец Семибрюхов, наслышанный о летных подвигах авиатора Уточкина, собирается сам стать пилотом.
Заявив в начале о своем намерении лететь, Семибрюхов только и делает, что пьет. Действие никуда не движется. Но взволнованная хитрованская публика не отстает от купца и требует представления.
В конце концов пилот-дилетант планирует вниз с крыши ночлежного дома под улюлюканье «золоторотцев» на юбке, взятой у знакомой бабы.
Самим хитрованцам искусство не было чуждо, в том числе и литература. На Хитровском рынке ночевали книжные торговцы, которых называли «фарисеями».
Они приставали к прохожим на улицах Москвы, либо зазывно предлагая к чтению «Войну и мир» Толстого, либо тоном заговорщика сообщали, что в продаже имеются запрещенные полицией книги. Если прохожий манкировал рекламой «фарисея», тот уже шепотом обольщал покупателя: «Есть карточки для любителей натуры.
Настоящий парижский жанр». Под этим, конечно, подразумевалось наличие у продавца порнографических фотокарточек, спрятанных под переплетом томика стихов А.С. Пушкина.
Одним из признанных авторов у читателей Хитровки был Максим Горький, которого ночлежники принимали за своего – за босяка. Писатель получал от «золоторотцев» письма, где к нему обращались с просьбой напомнить власть имущим о существовании бедных братьев.
Хитрованцы называли Горького не иначе, как «другом дорогим». Кстати, в литературно-художественом кружке «Среда» Н.Д. Телешова был обычай давать каждому из участников прозвище в честь московских улиц. И.А. Бунин прозывался «Живодеркой», А.И. Куприн – «Конной площадью», а Горький – «Хитровкой».
Своей популярностью у городских низов Горький был обязан пьесе «На дне».
Помимо колонок с происшествиями в газетах хитрованцы почитывали в часы досуга и актуальную драматургию. Но не все ночлежники наперебой восхищались талантами своих современников. Известен случай, когда актеры Московского Художественного театра, художник-декоратор В.А. Симов во главе с К.С.
Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко отправились на Хитров рынок. Шло как раз время подготовки спектакля «На дне», и артисты желали понаблюдать за прототипами героев.
Творческая группа обратилась к бессменному вожатому Гиляровскому, который помимо того, что хорошо ориентировался на Хитровке, был физически крепким.
О приходе богатых и знаменитых гостей тут же прознали местные бандиты. Пока артисты-мхатовцы изучали колоритную жизнь дна, «деловые ребята» с Хитрова рынка потихоньку их окружили, выжидая удобный момент для нападения.
Случилось бы несчастье, если б вовремя свой человек на Хитровке не предупредил Владимира Алексеевича Гиляровского о готовящемся разбое.
Была уже занесена бутылка над головой художника Симова, как за товарищей вступился проводник Гиляровский и понес на хитрованских головорезов: «Ну, и заткнись! К вам, сволочи, своих друзей, гостей привел, а вы что, сволота несчастная? А еще люди! Храпаидолы! Ну?!»
Бойким словом и неистовым темпераментом король репортеров, который до своей журналистской карьеры успел и лямку потянуть на Волге и побродить по российским дорогам, остановил злоумышленников.
Спустя десятилетия художник Симов в благодарность прислал спасителю мхатовцев рисунок хитрованской ночлежки, сделанный им как раз в тот памятный поход.
Под рисунком стояла трогательная дарственная надпись художника: «Дорогому другу дяде Гиляю, защитнику и спасителю души моей, едва не погибшей ради углубленного изучения нравов и невредимо извлеченной из недр хитровской ночлежки ради «Дна» в МХАТ в лето 1902 года. Виктор Симов».
Жители Хитровки чувствовали обращенное на них внимание, и им не могло это не нравиться. Л.Н. Толстой однажды посетил Ляпинку, ужаснулся и написал трактат «Так что же нам делать?», где размышлял о причинах нищеты русского народа. Польщенные хитрованцы даже предлагали «безотлагательно» поставить писателю памятник.
Проект составил некий И.С. Голубцов. В обращении городскому голове он писал: «Иным подумается, что это неприлично! Такого великого миротворца, философа, учителя русского народа, – водворять в отвратительном месте подонного люда. Но Толстой сказал: «В людях подонок не бывает!» И мы не подонки.
Мы – отщепенцы, оттолкнутые сильными мира».
Остроумный прожектер Голубцов рекомендовал переименовать площадь, назвав ее Толстовской. Сам памятник должен представить писателя в образе босяка, попирающего металлический монумент в виде земного шара, изнутри отапливаемого: «В живых Лев Николаевич грел сердца людей.
А после его смерти его памятник будет греть холодных и голодных». Этому начинанию не суждено было сбыться, как не сбывались надежды хитрованцев о лучшей жизни. Обстоятельства, бесхарактерность и злой рок мешали им претворить мечты в жизнь.
Униженные и оскорбленные, они не заслуживали критики благообразного обывателя. Каждый мог оказаться на их месте.
Как гласит пословица, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Ведь в сущности они были обычными людьми. Ночлежники живо интересовались новостями Москвы. В 1912 году во время приезда в Белокаменную делегации английских гостей гонцы от Хитровки, своеобразные репортеры трущоб, бегали к «Националю» поглядеть на иностранцев.
По возвращении ходоков ночлежники устроили обсуждение в пивной: «Участнику иностранного приема то и дело подносят стаканчик, а его фантазия становится все живей. Рассказывают и импровизируют. Говорят речи за английских гостей. Грязная пивнушка превращается в какой-то действительно английский клуб.
Даже «крепких» слов не слышно».
Люди, у которых не было будущего, жили прошлым и не любили настоящее. Не получая сердечного тепла, грелись водкой и не стремились к «праведной земле». Все равно искателя в финале путешествия ждало бы разочарование. Герой притчи горьковского Луки страстно жаждал обретения этой мифической территории справедливости. Узнав, что ее нет на карте, повесился. На карте была (и до сих пор остается) Хитровская площадь, где московская голытьба обретала свой дом. Странники на земле верили, что все равно это их временное пристанище. Стихотворение Н.Р. Эрдмана «Хитров рынок», написанное ладно и благозвучно, прекрасно отражает настроение Хитровки:<\p>
Учись бродяжничать размашисто и праздно, Из сердца выветри домашнее тепло, Ах, разве может быть кому-нибудь обязана Твоя на каторгу сколоченная плоть… Тебе ль в бревенчатый заковываться панцирь, Носить железных крыш тяжелые щиты? Нет, если есть еще в России хитрованцы,
Нам нечего с тобой бояться нищеты…<\p>
Источник: https://moscowsteps.com/v-omute-zhizni-hitrovka-3
Хитровка
eho_2013Хитровка – место известное прежде всего по книгам Гиляровского. В конце 19 – начале 20 веков это место представляло собой настоящее московское дно, и не случайно дядя Гиляй водил в хитровские ночлежки артистов Московского Художественного театра, воплощавших образы местных босяков в пьесе Горького “На дне”.
Между тем, исторически эти места неподалеку от Яузы были вполне аристократическими – в 17 веке здесь располагались десятки богатых усадеб, принадлежваших самым громким аристократическим фамилиям: Шереметевым, Волконским, Шеховским, Долгоруковым, Вяземским, Мещерским, Мстиславским, Урусовым, Бутурлиным, лопухиным, Львовым и др. Подробный рассказ об истории этих мест – дело не одного дня.
Но даже беглый взгляд бросить на Хитровку – дело занимательное…Уже на подступах к Хитровке встречаются уцелевшие старинные усадьбы – как, например, этот особняк в стиле ампир на Яузской улице…
Взгляд выхватыевает интересные архитектурные детали… Вот ажурное крылечко старинного дома недалеко от угла Солянки – крыльцо, похоже, старинной работы, а вот фонари “реконструированные”…
Восстановлена ажурная решетка в воротах в Певческом переулке. Если бы еще ее не закрыли щитами, а оставили кованый ажур для просмотра внутреннего двора, как и было задумано…Чем ближе к Хитровке, тем больше напоминаний о ней… Hotel Хитровка…
Назвали бы его лучше “ночлежный дом” для аутентичности!
Бывшие ночлежки на углу Хитровской площади приведены в порядок и выглядят вполне респектабельно. В одну из них перебралось с Остоженки посольство Австралии.За посольством налево тянется к Солянке Подколокольный переулок – это уже самые что ни на есть хитровские места…
По Подколокольному переулку проходит граница между Таганским и Басманным районами. Справа – церковь Николы Чудотворца в Подкопаях.Своим названием Хитровская площадь и Хитровский переулок обязаны генерал-майору Н.З. Хитрово, купившему в начале 1820-х годов усадьбу в этих местах.
Увидев, что здесь у площади, образованной при слиянии нескольких переулков, стоят заброшенные дома, Хитрово придумал смелый план. Он скупил у владельцев эти постройки, пострадавшие от пожара 1812 года – хозяева не имели средств их восстановить, а платить за них налог тоже было затруднительно.
Кроме того, Хитрово приобрел и большой участок земли, чтобы устроить здесь мясной и зеленной рынок с крытыми каменными лавками.
На площади к 1824 году появились торговые ряды с жилыми подворьями при них, перестроенные из полуразрушенных зданий 17-18 века. Хитрово старался сделать все красиво и цивилизованно. Он даже оформил площадь зелеными “палисадами… для благовидимости”. Однако в 1827 году Хитрово скончался, торговые постройки стали менять владельцев и всякая благовидимость вскоре закончилась.
Генерал-майор Н.З. Хитрово, зять М.И. Кутузова, предводитель дворянства Тарусского уездаХолм с клумбами и небольшим сквериком – остатки Хитровского рынка. Торговые строения сохранились в незначительно перестроенном виде.
Еще в середине 19 века рынок процветал. Газета “Московские ведомости” писала в 1857 году: “…
Площадь Хитрова рынка уже не вмещает всех прибывающих возов, они помещаются по ведущим к ней переулкам и даже на Солянке… Какой-какой живности там нет.
Куда ни оглянись, всюду возы с поросятами, телятами, баранами, гусями, утками, курами, индейками, с гусиными потрохами, говядиной и солониной, коровьим маслом, дичью”…
Но постепенно ситуация стала меняться – после 1861 года на Хитровке возникла своеобразная биржа труда, куда стекались в ожидании найма гастарбайтеры тех времен, к тому же рынок вскоре облюбовали бродяги, жулики, воришки и крупные бандиты…
Гиляровский свидетельствовал:
«Круглые сутки площадь мельтешилась толпами оборванцев. Под вечер метались и галдели пьяные со своими «марухами». Не видя ничего перед собой, шатались нанюхавшиеся «марафету» кокаинисты обоих полов и всех возрастов.
Среди них были рожденные и выращенные здесь же подростки-девочки и полуголые «огольцы» — их кавалеры. «Огольцы» появлялись на базарах, толпой набрасывались на торговок и, опрокинув лоток с товаром, а то и разбив палатку, расхватывали товар и исчезали врассыпную.
Степенью выше стояли «поездошники», их дело — выхватывать на проездах бульваров, в глухих переулках и на темных вокзальных площадях из верха пролетки саки и чемоданы… За ними «фортачи», ловкие и гибкие ребята, умеющие лазить в форточку, и «ширмачи», бесшумно лазившие по карманам у человека в застегнутом пальто, заторкав и затырив его в толпе. И по всей площади — нищие, нищие… А по ночам из подземелий «Сухого оврага» выползали на фарт «деловые ребята» с фомками и револьверами…»
Хитровский рынок в 1917 году. Двухэтажные кирпичные домики видны за ангаром с навесом.
“Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам.
Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а «номера» ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей.
Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть «нумер», где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев…
На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным.
Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало”.
Обитатели Хитровки в 1902 году
«В доме Румянцева были два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга». Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты.
В «Пересыльном» собирались бездомники, нищие и барышники, в «Сибири» — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых.
«Обратник», вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места».
Другая сторона площади лежит в низине, куда стекаются несколько переулков. Певческий уходит еще ниже, а остальные, особенно Хитровский, спускаются на площадь круто, с высоты… Гиляровский описал все колоритно:
“Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка — жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму”. Дом слева – знаменитый “Утюг”, четырехэтажная ночлежка (в советское время дом был надстроен), за которой скрывался целый трущобный квартал, прозванный Кулаковкой.
«Кулаковкой» назывался не один дом, а ряд домов в огромном владении Кулакова между Хитровской площадью и Свиньинским переулком. Лицевой дом, выходивший узким концом на площадь, звали «Утюгом». Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных корпусов звался «Сухой овраг», а все вместе—«Свиной дом»… Отсюда и кличка обитателей: «утюги» и «волки Сухого оврага».
Вот современный вид внутреннего двора “Утюга”, “Сухого оврага”. Фотография 2011 года (источник: https://moscowwalks.ru/2011/09/21/detali-hitrovka/), но за пять лет не так уж много изменений тут случилось. Разве что чуть больше благоустройства прибавилось во дворе и вазоны с цветами…А во времена Гиляровского двор выглядел так:Сюда и полиция боялась заглядывать…Кстати, своему владельцу И.П. Кулакову, бывшему буфетчику из трактира “Каторга”, ночлежка приносила большие барыши. Разбогатев, он купил усадьбу в селе Константиново, на родине Есенина. А его дочь Лидия Кашина стала прототипом Анны Снегиной из поэмы Есенина. Читателю она рисуется обычно помещицей-аристократкой, но Лидия, образованная и красивая молодая женщина, была лишь дочерью разбогатевшего буфетчика, ставшего владельцем разнообразной доходной собственности и почетным гражданином Москвы.Современный вид скверика на Хитровской площадиВ 1920-х годах рынок на Хитровке ликвидировали, а в конце 1930-х построили здесь стандартное школьное здание. Хитровская площадь и Хитровский переулок были переименованы в честь Максима Горького.Школа на Хитровке в 1938 годуПозже школу превратили в электротехникум, а в 2008 обветшавшее школьное здание снесли. Застройщики намеревались возвести на Хитровке громадный торговый центр с подземной парковкой, но общественности и москвоведам удалось отбиться…Сейчас Хитровка снова стала вполне престижным и респектабельным местом в Центре Москвы. Дорогие рестораны появились там, где прежде были хитровские харчевни и трактиры…Вот такие метаморфозы… Хотя не скажу, что такой помпезный стиль так уж мил…Далее, продвигаясь по Подколокольному переулку к бульварам, видим боковой фасад монументального сталинского дома довоенной постройки. Автор проекта архитектор И.А. Голосов, почему этот дом в московском обиходе называют Голосовским.Его фасад со стороны Яузского и Покровского бульвара многим знаком по кадрам любимых фильмов. “Фотогеничный” дом часто снимают.Кадр из фильма “Покровские ворота”. Евгений Моргунов, кстати, жил в Подколокольном переулке. Возможно, эта сцена с его участием появилась в фильме не случайно.А во дворе прячется еще один дом, с узнаваемыми чертами московского послепожарного ампира.Это как раз и есть усадьба генерала Хитрово. Дом в 1823 году был перестроен из пострадавшей в московском пожаре усадьбы княгини Щербатовой 1759 года постройки.Фото из Википедии (сейчас часть фасада закрыта зеленью деревьев).Медальоны, украшающие фасад, изображают, как считается, самого генерала в античных доспехах…До того, как усадьбу закрыл Голосовский дом, она выглядела так (фото начала 20 века) В то время в бывшей усадьбе Хитрово размещалась больница.
Надеюсь снова вернуться на Хитровку с фотоаппаратом и рассказать еще много интересного о здешних местах.
Источник: https://eho-2013.livejournal.com/853593.html
Хитровка и хитрованцы
– Вот придурок, не мог нормально дорогу объяснить!
Юная дева стоит на дне двора-колодца. В одной руке — планшет с открытой картой, в другой — листок, исписанный указаниями, как и куда идти. И то, и другое во дворах Хитровки бесполезно.
Переулки извиваются как змеи и разбегаются как тараканы, карабкаются в горку и спускаются в низины. Строения и корпуса перемешаны и упакованы в бесформенные кварталы.
Дома издеваются дробными номерами, табличка вроде «Подколокольный переулок 4-6-8» — обычное дело.
Со времен Гиляровского прошло почти сто лет, изменились и Москва, и москвичи, но подворотни Хитровки все еще выглядят иллюстрацией к лозунгу «Не влезай, убьет» — темные, с вечными лужами на разбитом асфальте. Даже у тех, кто Гиляровского не читал, есть заочное представление о легендарной Хитровке — и оно самое что ни есть мрачное:
«Круглые сутки площадь мельтешилась толпами оборванцев. Под вечер метались и галдели пьяные со своими «марухами». Не видя ничего перед собой, шатались нанюхавшиеся «марафету» кокаинисты обоих полов и всех возрастов. Среди них были рожденные и выращенные здесь же подростки-девочки и полуголые «огольцы» — их кавалеры.
«Огольцы» появлялись на базарах, толпой набрасывались на торговок и, опрокинув лоток с товаром, а то и разбив палатку, расхватывали товар и исчезали врассыпную.
Степенью выше стояли «поездошники», их дело — выхватывать на проездах бульваров, в глухих переулках и на темных вокзальных площадях из верха пролетки саки и чемоданы… За ними «фортачи», ловкие и гибкие ребята, умеющие лазить в форточку, и «ширмачи», бесшумно лазившие по карманам у человека в застегнутом пальто, заторкав и затырив его в толпе. И по всей площади — нищие, нищие… А по ночам из подземелий «Сухого оврага» выползали на фарт «деловые ребята» с фомками и револьверами…»
Мощный образ, созданный Гиляровским, преследует неотвязно, заставляя искать в узких переулках следы красочного криминального прошлого.<\p>
«В доме Румянцева были два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга».
Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В «Пересыльном» собирались бездомники, нищие и барышники, в «Сибири» — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых.
«Обратник», вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места».
– Чего ищете? Может, подсказать? — высунулась из окна почтенная дама колоритной наружности.- Где у вас тут «Каторга»?- Ой, — оторопела женщина, но желание помочь заблудшему победило: — А адрес какой?- Подколокольный, 11.
– Не знаю. Может, в поликлинике?
Поликлиника оказалась ни при чем: «Каторга» находилась в неброском с виду доме, выходящем на Хитровскую площадь. Сейчас в легендарном притоне обретается иконописная мастерская.
«Пересыльный» и «Сибирь» в доме Румянцева (Подколькольный, 12) выглядят куда более подозрительно: на окнах решетки, на дверях замки, по забору колючая проволока. Владелец — Метрострой.
Единственная открытая дверь ведет в заведение общепита, аутентичную советскую столовую: «Настоящий обед с 12 до 16 по реальной цене».
При свете дня Хитровская площадь выглядит благополучной и безопасной.
Ирония в том, что изначально Хитровка такой и была — этот район в самом центре Москвы, между Яузским бульваром и Солянкой, выгорел в 1812-м, а в 1823-м был приобретен отставным генерал-майором Хитрово — кстати, зятем Кутузова, — под устройство рынка.
Облагороженный участок Николай Захарович подарил городу, фамилия Хитрово дала прозвание и району, и рынку. Все изменилось в 1860-х, когда после отмены крепостного права рынок на площади трансформировался в стихийную биржу труда.
На Хитровку прямо с вокзалов шли приезжие рабочие, в окружающих переулках расплодились ночлежки и трактиры. Местность по соседству с особняком семьи Хитрово (Подколькольный, 16а) стремительно превращалась в криминальное дно Москвы. Обитателей этого «дна», по аналогии, называли «хитрованцами».
Гиляровский застал последние годы Хитровки — в 1920-х годах советская власть разобралась с неудобным районом радикально: Хитровский рынок «зачистили» и на его месте разбили сквер. В 1930-х на месте сквера построили здание электромеханического колледжа, которое простояло здесь до 2010 года.
Чем больше бродишь по современной Хитровке, тем больше удивляешься. Несмотря на разбитый асфальт, ободранные подворотни и запутанную топографию, здесь, по соседству с Кремлем, ощущается дух не трущоб, но старой Москвы — атмосфера, которую потеряли другие старые районы вроде Остоженки и Балчуга… «Феномен Гиляровского» хорошо знаком историку Александру Можаеву:
– Гиляровский остается в народной памяти главным «хитрованцем» вполне заслуженно, однако его заслугу трудно оценить однозначно. Что он сделал для Хитровки — прославил или ославил? Пожалуй, и то, и другое.
Жители Хитровки столкнулись с последствиями его краеведческой деятельности несколько лет назад, когда собирали подписи против строительства на площади донстроевского офиса.
С одной стороны, прохожие, даже никогда не бывавшие в этом заповедном месте, охотно подписывались, потому что все о нем слышали что-то такое, старомосковское и загадочное. С другой стороны, чиновники, которым было адресовано это письмо, недоумевали: спасать Хитровку, как это? Там же трущобы!
Ночлежники
…Сгущаются сумерки. Переулки плутают среди невысоких домов, бывших ночлежек. Из окон вместо обещанных Гиляровским «диких песен и воплей поножовщины» доносятся приглушенный звон посуды, детский смех и приобретающая здесь особый смысл композиция «Strangers in the night».
Из всех известных Гиляровскому ночлежек мне нужна одна-единственная, с характерным адресом Хитровский переулок 3а, корпус 5. Блуждания по местному лабиринту привели меня к одноэтажному домику с опознавательным знаком — табличкой конторы неведомого назначения, «Мосхлебмонтаж». Рядом белой краской выведен номер дома.
Дверь открыл хозяин предсказуемо колоритного вида.
– Заходи, заходи… Водку будешь? А кофе? Да ты не стесняйся, присаживайся…
Ночлежник новой формации — художник и дизайнер Стас Жицкий. Бывшая ночлежка — его студия.
Посреди нагромождения предметов, совершенно необходимых для творчества, — коллекций открывашек, статуэток, рюмочек, бокальчиков, — виднеется бюст Максима Горького, еще одного писателя, увековечившего хитровские натуры в пьесе «На дне».
«Куда ни глянь, везде какая-то фигня… Нажили барахла высокохудожественного», — ворчит хозяин квартиры, усаживаясь в кресло. Кресло оборудовано авиационными ремнями безопасности.
Квартира — ответ на вопрос, что стало с хитровскими ночлежками. Хитровскую площадь, «эту не излечимую при старом строе язву», советская власть зачистила, а вот ночлежки попытались «излечить».
Внутренности ночлежных домов отделали под «чистые квартиры и заселили их рабочим и служащим людом». Квартиры для трудового люда — по сути, самые настоящие коммуналки, — сохранились по сей день. Студия Жицкого — одна из них.
Аутентичности этим квартирам придает тот факт, что ремонт в них не делали, похоже, со времен дяди Гиляя. Публика здесь обитает весьма самобытная:
– Культурная жизнь кипит — проходят субботники, которые не коммунистические, а совершенно человеческие, когда люди собираются по весне мусор убрать, — перечисляет Стас. — Какие-то самовары и уличные концерты во дворах. Раньше на Хитровке жила француженка — приехала в Москву поработать. А квартиру решила снимать на Хитровке — решила, что тут двор классный.
Так она с местными жителями прямо во дворе в петанк играла. Соберется народ, выйдут летом, поставят мангал, попивают французское вино и кидают шары. Или вот работник местного коммунального хозяйства, философически прогуливаясь по утрам, рассуждает о каких-то отвлеченных материях.
«А насколько хорошая погода способствует творчеству?» Весь такой элегантный — с бородкой, в светлых одеждах. Тут же крайне забавный дедушка, который в одних трусах и панаме собачку выгуливает, и при этом абсолютно художественно свистит и поет. Сейчас по сезону переоделся — надел белую кожаную шляпу.
Есть женщина, которая фанатично занимается озеленением — все у нас пропахала, что-то на зиму укутала. У нас ее силами во дворах подсолнухи растут…
К современному хитровскому обществу можно добавить ушедшего на покой джазового музыканта, дающего дворовые концерты, мужика с ручной игуаной, православных певчих и студию иконописцев.
Есть у современной Хитровки свой краевед и защитник, личность легендарная. Скульптор Николай Аввакумов облазил и обследовал каждый закоулок, знает истории всех домов и подворотен. Говорят, у Николая в квартире хранятся настоящие ставни трактира «Каторга».
Так это или нет, но доподлинно известно о другой сенсации: однажды Николай снял штукатурку с внешней стены своего дома и обнаружил кирпичный декор и цветные изразцы времен царя Алексея Михайловича. Живет скульптор Аввакумов, кстати, в том самом доме мадам Ярошенко, бывшем «притоне буйного и пьяного разврата, бирже воров и беглых», известным как «Каторга».
Дом, куда приходили Станиславский и Немирович-Данченко перед постановкой пьесы Горького «На дне», скрывал части палат XVII века, принадлежавших стольнику и воеводе Бутурлину.
Заповедник
– Типичная московская публика — из недобитых, нерасселенных, невыгнанных. Чем дальше, тем однотипнее публика становится, скучнее. На Арбате уже все скучные, а сюда пока не добрались… но доберутся, — со спокойствием обреченного человека говорит Стас Жицкий.
Век назад Хитровка имела репутацию криминального гетто. Сегодня ее можно назвать заповедником: по Хитровке не водят туристов, низенькие домики с обшарпанными подворотнями не интересуют инвесторов. Сюда не проникли ни сетевые кафе, ни московские пробки. Пока.
– Жизнь здесь своеобразная. Кто знает, когда она кончится, но она неизбежно кончится. Здесь же нет стены — снаружи Москва. Даже если все не сломают, то чудовищно реконструируют — надстроят тут и там по этажику, вокруг насажают торговых центров.
В них же никакого духа нет! Я бы не сказал, что Хитровка прям такой офигенский оазис, но все равно будет жалко. Похоже, что это проклятое прошлое создает какую-то атмосферу. Пускай лучше пахнет проклятым, но настоящим прошлым, чем вообще ничем не пахнет.
Ну а что Гиляровский грязь писал — так это романтическая грязь, она не пачкается, тем более сто лет спустя…
Офисы наступают: в 2008 году компания «ДонСтрой» решила построить на месте Хитровской площади бизнес-центр с подземной парковкой. Против строительства встали все как один жители хитровских переулков: начали писать письма и собирать подписи — собрали больше двенадцати тысяч.
Николай Аввакумов безвозмездно предложил свой проект обустройства площади, сделал эскиз памятника Гиляровскому. Под нажимом общественности строительство прекратили. Правда, площади осталось наследие советской эпохи — подвалы того самого техникума.
Все хитровские дома, стоящие на склоне крутого оврага, в эти самые подвалы постепенно скатываются: тихой ночью можно услышать, как бывшие ночлежки слегка потрескивают.
– Важно понимать, что трущобная романтика — всего лишь небольшая часть долгой биографии этого замечательного по сохранности района.
Что был он и боярским, и дворянским, и даже во времена Гиляровского в нем не одни бомжи ночлежничали, — говорит Александр Можаев, автор одного из самых популярных исследований хитровского прошлого.
— Так же и теперь: Хитровка прекрасна не только как уникальная старая торговая площадь, не только как район, лучше других сохранивший среду XIX века, но и как самое живое место московского центра. Внутри Бульварного кольца непросто найти дворы, в которых по праздникам люди выносили бы столы во двор.
А здесь — почти как 50 лет назад. Причем я знаю не один, а целых три таких двора, и в каждом из них своя социальная микросистема. Есть двор ведомственного общежития, где по праздникам мангал и ребята в майках-алкоголичках, есть двор, где творческая интеллигенция и экспаты — там упомянутый Стасом петанк.
А есть двор, в котором интеллигенция приходская — там самовар и белые скатерти. И котики, много котиков. И я долго гадал — отчего здесь так уютно. А все же просто: на землях бывшего села Подкопаева люди живут как минимум семь столетий. И если людей не сменит офис, то так тому и быть.
<\p>
Последние новости вселяют некоторый оптимизм — 27 ноября 2012 года на заседании муниципального собрания рассматривался вопрос о включении Хитровской площади в программу «Индустрия отдыха на озелененных территориях общего пользования». В переводе на русский это означает, что у нас еще есть шанс увидеть на площади не офисный центр и не парковку, а обычный человеческий сквер.
Источник: https://strana.ru/journal/21299317
Загрузка...
