Отзыв: Книга “Русский дневник”
Живые, не статичные фотографии, взгляд со стороны, остроумно, информативно, доброжелательно.
Поверхностно, бегло, непритязательно.
Обмерев, с далёкого берегаСССРглазами выев, привстав на цыпочки, смотрит Америка, не мигая, в очки роговые. (В. Маяковский)Эта книга предназначена для американской аудитории. Простые, незамысловатые предложения, легкий добродушный юмор, бытовые зарисовки, сплошные задорновские “я не понимаю”…
Нет, я вовсе не хочу вслед за Михаилом Николаевичем (земля ему пухом), попугайничать про “тупых американцев”, но Стейнбек явно хотел что б его книга продавалась и читалась, хотел донести до соотечественников в понятном и съедобном для них формате свои впечатления и мысли. Донести главную мысль этих заметок – там, за железным занавесом – живут люди.
Такие же как они – с двумя руками, двумя ногами и прочим. Это была хорошая попытка, но увы, как показывает сегодняшний день, миссия была провалена. Но он хотя бы попытался, и спасибо ему за это.
В “Русском дневнике” нет никакого пафоса, заламывания рук, бития в грудь и политических эскапад, нет смакования экзотики и выискивания различий, у автора была другая цель и задача, его интересовали исключительно люди – чем дышат, о чем думают, чем питаются…( в конце книги, кстати, Стейнбек пришел к выводу, что советские люди живут и питаются надеждами на будущее…
-зрит в корень, интурист) – это путевые заметки о путешествии по экзотической для автора стране, чем то напоминающие современные редкие репортажи из Северной Кореи.
Стейнбек – лауреат Нобелевки и Пулитцера, автор замечательных романов о судьбах простых людей, и это американец. С американским менталитетом, воспитанием, взглядами, а как иначе…
Возможность посмотреть его глазами уникальна – на наших дедов и прадедов… какими были они там, в 47-м, как им там жилось? 1947-й не просто дата, два года как закончилась война, в этом году мой дед демобилизовался и наконец вернулся домой, откуда ушел в 41-м… Это 800-летие Москвы, 30-летие революции.
Как отмечала их страна? Страна, в которой не заросли еще окопы, поля еще усеяны военной техникой, еще не восстановлены разрушенные города, не отменены продуктовые карточки, еще мужчины не сняли военную форму, им просто не во что переодеться…
<\p>
“я не понимаю” – так и пестрит на страницах – почему столько длинных речей и долгих заседаний, почему в СССР в любом городе, на любом застолье – тосты одинаковы, почему так много портретов и памятников Сталину, почему в каждом городе нужно ходить в музей и это почти всегда музей Сталина, почему в музеях нигде нет вообще никаких упоминаний о Троцком, почему на завтрак 2 стакана водки, почему нельзя купить еды в общественном транспорте… и много других “я не понимаю”… Да и мы сейчас уже многое из того времени с трудом “понимаем”…
Стейнбеку с его верным помощником и фотографом Капой позволили побывать в Москве, в Сталинграде, на Украине, в Грузии – и он признается, что к концу путешествия желудок, и особенно печень были истерзаны в хлам…
, – и это понятно, ведь и сейчас, если стол не прогибается под тазиками с едой и не придавлен горячительным – это для нас не праздник, а как же тогда было не ударить в грязь перед американцами, которых, по меткому замечанию Стейнбека, наши люди видели не чаще марсиан, К слову о показухе – конечно она была, и конечно Стейнбек – все это видел и понимал. Но “Русский дневник” вообще то начинается с того, что американскую делегацию в виде писателя и фотографа – просто напросто никто не встретил в аэропорту, как то не посчитали нужным, а может какая накладка вышла, теперь уже не узнать. Два интуриста без советских денег, без языка, голодные и продрогшие, были изрядно огорчены и обескуражены этим обстоятельством, так началось их путешествие по СССР. Потом конечно был стандартный набор приема – собрания-заседания в честь дорогих гостей, застолье, музеи, театры, и даже в одном сельском клубе американцам показали любительский спектакль, который изрядно повеселил “дорогих гостей” своей наивностью и растерявшимися от ответственности “актерами”, которые только что вернулись с полевой работы… Книгу читала в электронном варианте, фотографии из этой поездки смотрела отдельно в интернете. Не все фото Стейнбеку разрешили вывезти из страны, но и те что остались и опубликованы – замечательны. Тут умолкаю, просто посмотрите.
Несмотря на общую доброжелательность, добродушие и положительный настрой повествования, не могу ни сказать, что осадочек дискомфорта и легкого неприятия от прочитанного все же никуда не делся… что то там глубоко внутри ворочалось и корябало душу. Формат легкой прогулки по чужой беде, поверхностный чужой взгляд, на то, что для тебя дорого и где то даже свято, непривычный ракурс и тон повествования – это, конечно, только для нас, наше, но ведь и не на нас было сие произведение рассчитано, чего ж тут… Благими намерениями, так сказать… Вот бывает, наблюдаешь за баламутом соседом, вроде и хороший человек, да все не как у людей, и напасти валятся одна за одной – и вроде сочувствуешь ему, а где то в душе и тихо радуешься – что все это не с тобой происходит, а с соседом. И в “Русском дневнике” в роли того соседа – наша страна, хоть и в 47-м, а наша.
И в заключение, хочу привести высказывание, автором которого является известный американский историк С. Теркели «Почти весь мир во время этой войны испытал страшные потрясения, ужасы и был почти уничтожен.
Мы же вышли из войны, имея в наличии невероятную технику, орудия труда, рабочую силу и деньги. Для большинства американцев война оказалась забавой… Я не говорю о тех несчастных, которые потеряли своих сыновей и дочерей.
Однако для всех остальных это было чертовски хорошее время» Не забывайте эту цитату, если решите прочесть “Русский дневник”. А я, безусловно, буду его рекомендовать.
Источник: https://otzovik.com/review_5856497.html
Джон Стейнбек – Русский дневник
Книга известного американского писателя Джона Стейнбека “Русский дневник” написана в 1947 году после его путешествия по Советскому Союзу. Очень точно, с деталями быта и подробностями встреч Стейнбек воспроизводит свое путешествие по стране (Москва – Сталинград – Украина – Грузия).
Гостиница «Метрополь» была действительно превосходной, с мраморными лестницами, красными коврами и большим позолоченным лифтом, который иногда работал. А за стойкой находилась женщина, которая говорила по-английски. Мы спросили, есть ли для нас номера, она ответила, что никогда про нас не слышала. Для нас номеров не было.
В этот момент Александр Кендрик из «Чикаго Сан» и его Жена спасли нас. Где, спросили мы, Джо Ньюмен?
― А, Джо! Его здесь нет уже неделю. Он в Ленинграде на пушном аукционе.
Он не получил нашу телеграмму, ничего не приготовлено, и у нас нет номеров. И смешно было пытаться найти гостиничный номер без предварительной договоренности.
Мы думали, что Джо свяжется с соответствующим русским агентством. Но поскольку он этого не сделал, не получил телеграммы, стало быть, русские и не знали, что мы приезжаем.
Однако Кендрики пригласили нас к себе в номер, угостили семгой и водкой и очень радушно приняли.
Через минуту мы уже не чувствовали себя одинокими и покинутыми. Мы решили поселиться в номере Джо Ньюмена и таким образом наказать его. Мы пользовались его полотенцами, мылом и его туалетной бумагой. Мы пили его виски. Мы спали на его диване и кровати. Мы считали, что это единственное, чем он может нам отплатить за то, что заставил нас так мучиться.
А то, что он не знал о нашем приезде, решили мы, не снимает с него обвинения, поэтому наказать его все же следует. И мы выпили две его бутылки виски. Надо признать, что тогда мы не знали, какое совершаем преступление. Во взаимоотношениях американских журналистов в Москве вообще много жульничества и разбоя, но мы довели это до неслыханного дотоле уровня.
Порядочный человек не пьет чужого виски.
Мы еще не знали, каков наш статус. Мы не совсем представляли себе, каким образом сюда попали и кто нас пригласил. Но американские корреспонденты в Москве сплотились и позаботились о нас: Гилмор, Стивене, Кендрик и другие, все добрые и отзывчивые люди.
Они пригласили нас на ужин в коммерческий ресторан гостиницы «Метрополь».
Так мы узнали, что в Москве существуют два вида ресторанов: ресторан, где можно поесть по продовольственным карточкам и где цены довольно низкие, и коммерческие рестораны, в которых цены неимоверно высоки, а еда приблизительно такая же.
Коммерческий ресторан в «Метрополе» превосходный. Посреди зала высотой этажа в три ― большой фонтан. Здесь же танцевальная площадка и возвышение для оркестра. Русские офицеры со своими дамами, а также гражданские с доходами много выше среднего, танцуют вокруг фонтана по всем правилам этикета.
Оркестр, кстати, очень громко играл самую скверную американскую джазовую музыку, которую нам когда-либо приходилось слышать. Барабанщик, явно не лучший последователь Крупа, в экстазе доводил себя до исступления и жонглировал палочками.
Кларнетист, судя по всему, слышал записи Бени Гудмэна, поэтому время от времени его игра смутно напоминала трио Гудмэна. Один из пианистов был заядлым любителем буги-вуги, и играл он, между прочим, с большим мастерством и энтузиазмом.
На ужин подали 400 граммов водки, большую салатницу черной икры, капустный суп, бифштекс с жареным картофелем, сыр и две бутылки вина.
И стоило это около ста десяти долларов на пятерых, один доллар ― двенадцать рублей, если считать по курсу посольства.
А на то, чтобы обслужить нас, ушло два с половиной часа, что нас сильно удивило, но мы убедились, что в русских ресторанах это неизбежно. Позже мы узнали, почему обслуживают так долго.
Поскольку все в Советском Союзе, любая сделка контролируется государством или объединениями, которые содержатся государством, бухгалтерский учет раздут неимоверно. Поэтому официант, принимая заказ, аккуратно записывает его в свою книжку. Но после этого он не идет заказывать еду.
Он направляется к бухгалтеру, и тот делает еще одну запись того, что было заказано, и выдает талон, который поступает на кухню. Там делается еще одна запись и запрашивается часть блюд.
Когда, наконец, выдается еда, то вместе с ней выписывается талон, на котором перечисляются все блюда, и этот талон получает официант. Но на стол к заказчикам он еду пока не ставит.
Он относит талон к бухгалтеру, который записывает, что такая-то еда, которую заказали, теперь выдается, и вручает официанту другой талон, с которым он возвращается на кухню и на этот раз уже приносит еду на стол, делая .тем не менее запись в своей книге, что еда.
которую заказали, которую оприходовали, которую выдали, ― теперь наконец на столе. Вся эта бухгалтерия отнимает очень много времени. Намного больше времени в действительности, чем приготовление ,еды. И совершенно незачем проявлять нетерпение, пытаясь быстрее получить свой обед, ― ничто в мире это не ускорит. Процесс этот неизменен…
Пока ждали еду, московские корреспонденты объяснили нам, чего можно ожидать и как себя вести. Их советы нам очень пригодились. Они предупредили, что нам лучше не получать аккредитацию в Министерстве иностранных дел.
Ведь одно из правил, которым должен следовать аккредитованный при МИДе корреспондент, запрещает ему выезжать за пределы Москвы, что совсем нас не устраивало, мы не хотели оставаться в Москве.
Мы хотели поехать в провинцию и посмотреть, как живет народ на земле.'
Поскольку мы не имели намерения посылать какие-либо сообщения или телеграммы, которые попали бы в поле зрения цензуры, мы решили, ;что нам, вероятно, удастся избежать аккредитации при МИДе. Но мы до сих пор не знали, кто нами занимается.
Это мог быть Союз писателей, думали мы, или ВОКС, который является организацией, занимающейся культурными связями Советского Союза. Нам нравилось считать себя «культурными связями».
И мы заранее определили для себя, что мы не будем интересоваться политической информацией, кроме тех случаев, когда политика имела местное значение и оказывала прямое влияние на повседневную жизнь.
На следующее утро мы позвонили в Интурист, организацию, которая занималась иностранцами. Выяснилось, что Интурист не желает иметь с нами дела, что мы для них просто не существуем, и для нас нет номеров. Поэтому мы зашли в ВОКС.
В ВОКСе нам сказали, что знали о нашем приезде, но даже не подозревали, что мы уже приехали. Они постараются достать для нас комнаты. Но это очень трудно, потому что все гостиницы в Москве постоянно переполнены.
Потом мы вышли на воздух и побрели по улицам.
Я был здесь всего несколько дней в 1936 году, и перемены с тех пор произошли огромные. Например, город стал гораздо чище, чем тогда. Многие улицы были вымыты и вымощены.
За эти одиннадцать лет выросли сотни высоких новых жилых домов, и новые мосты через Москва-реку, улицы расширяются, статуи на каждом шагу.
Исчезли целые районы узких и грязных улочек старой Москвы, и на их месте выросли новые жилые кварталы и новые учреждения.
Источник: https://nice-books.ru/books/proza/sovremennaja-proza/page-4-14757-dzhon-steinbek-russkii-dnevnik.html
«Если кто и может извлекать из надежды энергию, то это русский народ»
Американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1962 года, Джон Стейнбек приехал в СССР в 1947 году вместе с Робертом Капой — знаменитым военным фотокорреспондентом, прославившимся съемками гражданской войны в Испании и высадки в Нормандии.
Решение отправиться в Советский Союз Стейнбек объясняет прозаически: оба они завершили к тому моменту крупные проекты и просто не знали, чем заняться дальше. Стейнбек и Капа проехали по маршруту Москва– Киев–Сталинград–Тбилиси–Батуми, по пути осмотрев достопримечательности и пару колхозов под Киевом.
Вышедший в 1948 году “Русский дневник” — отчет об этой поездке, иллюстрированный репортаж о жизни в России без лишних обобщений, но с большим вниманием к деталям. Никакого разоблачительного посыла у репортажа не было, во всяком случае — не по отношению к СССР.
Если книга что и разоблачала, что скорее достигшую пика антисоветскую истерику: последнее, чего хотят описанные Стейнбеком советские люди, это новой войны. Текст цитируется в переводе Е. Рождественской (издательство “Мысль”, 1990 год).
<\p>
1
Чувствовалось нежелание впускать фотографа в Советский Союз, а против меня возражений не было; нам это показалось странным: ведь цензуре легче проконтролировать пленку, чем мысли репортера.<\p>
2
Мы обнаружили, что тысячи людей страдают острым московитисом — состоянием, при котором человек готов поверить в любой абсурд, отбросив очевидные факты.
Со временем, конечно, мы убедились, что русские, в свою очередь, больны вашингтонитисом, аналогичным заболеванием.
Мы обнаружили, что в то время, как мы изображаем русских с хвостами и рогами, русские точно так же изображают нас.<\p>
3
Таможенник был очень вежливым, добрым и крайне щепетильным. Мы открыли каждую сумку, и он просмотрел все. Но пока он занимался этой процедурой, стало ясно, что ему просто было интересно и он не искал чего-то определенного.
Таможенник перевернул все наше сияющее оборудование, любовно поглаживая его. Он вынул все катушки с пленкой, но ничего с ними не делал и ни о чем не спрашивал: похоже, ему просто нравились заграничные вещи.
<\p>
4
В то время как все краны текли — в туалете, над раковиной и в самой ванне,— все водостоки были практически водонепроницаемы. Когда вы наполняли ванну, то вода стояла, а если вы выдергивали затычку, то это не производило никакого эффекта — вода оставалась в ванне.<\p>
5
Одним из самых глубоких различий между русскими и американцами является отношение к своим правительствам. Русских учат, воспитывают и поощряют в том, чтобы они верили, что их правительство хорошее, что оно во всем безупречно, что их обязанность — помогать ему двигаться вперед и поддерживать во всех отношениях.
В отличие от них американцы и британцы остро чувствуют, что любое правительство в какой-то мере опасно, что правительство должно играть в обществе как можно меньшую роль и что любое усиление власти правительства — плохо, что за существующим правительством надо постоянно следить, следить и критиковать, чтобы оно всегда было деятельным и решительным.
<\p>
6
Русские — худшие в мире пропагандисты собственного образа жизни, у них самая скверная реклама.<\p>
7
Единственное искусство, которое ей действительно нравилось, была фотографическая живопись XIX века. Мы обнаружили, что это не ее личная точка зрения, а общее мнение.
Мы не думаем, что на художника оказывается какое-то давление.
Но если он хочет, чтобы его картины выставлялись в государственных галереях — а это единственный существующий вид галерей,— то он и будет писать картины с фотографической точностью.<\p>
8
У Суит-Ланы были такие высокие моральные принципы, что мы, в общем, никогда не считавшие себя очень аморальными, на ее фоне стали казаться себе весьма малопристойными.
Мы отметили одну довольно интересную деталь: отношение к подобным вещам наших наиболее консервативных и старомодных общественных групп во многом совпадало с принципами советской молодежи.
<\p>
9
Мне кажется, что в мире не найдется более задокументированной жизни. Ленин, по всей вероятности, ничего не выбрасывал. Все, что касается этого человека, находится здесь, все, за исключением его юмора. В музее приходит в голову мысль, что Ленин сам осознавал, какое место в истории он занимает.<\p>
10
Но во всем музее нельзя найти изображения Троцкого. Троцкий, как учит русская история, перестал существовать и вообще никогда не существовал. Такой исторический подход нам непонятен. Это та история, которую хотелось бы иметь, а не та, что была на самом деле.<\p>
11
На улицах почти не слышно смеха, на улицах нет улыбок. Может, из-за того, что они много работают, что им далеко добираться до места работы. На улицах царит серьезность, может, так было и всегда, мы не знаем.
Джо сказал, что в других городах все по-другому, и мы сами увидели это, когда поехали по стране. Смеются в деревнях на Украине, в степях, в Грузии, но Москва — очень серьезный город.
<\p>
12
Музей — это церковь русских.<\p>
13
Американцев и русских объединяют две вещи: любовь к машинам и гигантомания. Поэтому русских в Америке восхищают в особенности две вещи — завод Форда и Эмпайр-стейт-билдинг…<\p>
14
Им нравятся величавые и богато украшенные здания. Они любят чрезмерность. В Москве, где нет никакой необходимости в строительстве небоскребов, поскольку пространство практически неограниченно и ландшафт этого не требует, они все-таки планируют строительство высотных зданий в нью-йоркском стиле, хотя, в отличие от Нью-Йорка, в этом нет надобности.<\p>
15
В России о будущем думают всегда. Об урожае будущего года, об удобствах, которые будут через десять лет, об одежде, которую очень скоро сошьют. Если какой-либо народ и может из надежды извлекать энергию, то это именно русский народ.<\p>
16
Ни в чем другом так не проявляется разница между американцами и советскими людьми, как в их отношении — не только к писателям, но и писателей к своей системе. Ведь в Советском Союзе работа писателя заключается в том, чтобы поддерживать, прославлять, объяснять и способствовать продвижению вперед советской системы. А в Америке и в Англии хороший писатель является сторожевым псом общества.<\p>
Составитель: Софья Лосева<\p>
Источник: https://www.kommersant.ru/doc/3095454
«Русский дневник» Джона Стейнбека: почему получилось вкусно, но поверхностно
Джон Стейнбек всегда был в Советском Союзе своим — одним из любимейших писателей США среди наших читателей. Способствовал этому, в первую очередь, роман «Гроздья гнева» (пожалуй, моё любимое произведение американской литературы в принципе). Перед началом войны в СССР его издавали стотысячными тиражами.
В США «Гроздья гнева» не только получили Пулитцеровскую премию, но и были включены в школьную программу.
После смены политических элит и прихода в Белый дом вместо кабинета Франклина Рузвельта администрации «ястребов» Гарри Трумэна изменилось и отношение к книге Джона Стейнбека, которая по завершении для США Второй мировой войны была уже не гимном торжеству духа и трудолюбию американцев, а опасной «коммунистической пропагандой».
Говоря о «Русском дневнике» Джона Стейнбека — его путевых заметках во время поездки по СССР вместе с фотографом Робертом Капой в 1947 году — нужно брать в расчёт эти обстоятельства.
Несмотря на то, что до начала активной «охоты на красных» и маккартизма оставалось ещё три года, антисоветская пропагандистская кампания в США уже набирала обороты.
Например, за несколько месяцев до начала описываемой поездки, в марте, Гарри Трумэн провозгласил свою внешнеполитическую доктрину, которой предусматривалась поддержка США Турции и Греции в «борьбе с мировым коммунизмом», а Болгария, Румыния и Польша назывались «жертвами советского тоталитаризма».
В США «Русский дневник» вышел в 1948 году — накануне создания при непосредственном участии всё того же Гарри Трумэна в апреле 1949 года НАТО.
В новом военном альянсе американский президент видел, в первую очередь, «возможность остановить экспансию СССР в Европе».
Нет ничего удивительного и в том, что «Русский дневник» дошёл до советского читателя лишь в перестроечные времена — сталинский период в истории страны получился у американца отнюдь не кровожадным.
Впрочем, наверное, в 1980-е, «Русский дневник» удачно лёг в общую канву пропаганды.
Книга Джона Стейнбека получилась по объективным причинам неоднозначной (не без предвзятой критики — сервиса в самолётах и поездах, строгости чиновников, «культа личности») и в чём-то даже поверхностной, что делало её отличным инструментом для манипуляции.
Американский писатель не только восторгался трудолюбием и открытостью советских людей, в какую бы точку огромной страны они не приезжали.
Джон Стейнбек, всё же, писал о жизни в СССР как типичный американец, мало вникая в суть происходящих изменений в нашей стране, а представляя на потребу своим читателям то, что их интересовало в первую очередь: что едят и пьют советские люди, во что одеваются, как танцуют и поют.
Не думаю, что прекрасный американский писатель не мог сказать о СССР и его людях лучше, глубже. Мог, но, разве что, рукописью в стол. И то с большим риском попасть в список запрещённых авторов и закончиться как писатель вообще. В 1950-е годы в США с такой книгой это было проще простого.
Как известно, свои путевые заметки, оформленные позже в книгу, Джон Стейнбек публиковал в газете New York Herald Tribune. Складывается впечатление, что «Русский дневник» писался не только с оглядкой на цензуру, но и с учётом интересов публики, которая его будет читать, текст для которой получился максимально «удобоваримым».
Примечательно, что в книге автор сетует исключительно на советскую (вполне законную) цензуру. Для путешественников возникает проблема, как вывезти записи и фотографии из СССР. При этом Джон Стейнбек не рассказывает читателям о том, как он собирается всё это издавать в США, и с какими сложностями, уже неофициальными, ему придётся столкнуться в общении с американскими цензорами и издателями.
В начале своей книги Джон Стейнбек даёт понять общее отношение к СССР вполне образованных американцев, для которых он собрался писать:
Одна пожилая женщина сказала, и в голосе ее слышался ужас:— Да ведь вы же пропадете без вести, пропадете без вести, как только пересечете границу!Мы, в свою очередь, задали ей вопрос, в интересах репортерской точности:— А вы знаете кого-нибудь из пропавших?— Нет, — сказала она. — Я никого лично не знаю, но пропало уже много людей.
Тогда мы сказали:— Возможно, это и правда, мы не знаем, но не можете ли вы назвать нам имя хотя бы одного из тех, кто пропал? Или хотя бы имя человека, лично знающего кого-то из Пропавших без вести?Она ответила:— Тысячи пропали.
Человек, многозначительно, с загадочным видом поднимавший брови, кстати, тот самый, который два года назад в Сторк Клубе выдал планы вторжения в Нормандию, сказал нам:— Что же, у вас неплохие отношения с Кремлем, иначе бы вас в Россию не пустили. Ясное дело — вас купили.Мы ответили:— Нет, насколько нам известно, нас не купили.
Мы просто хотим сделать хороший репортаж.Один пожилой мужчина кивнул нам и сказал:— Вас будут пытать, вот что там с вами сделают. Просто посадят вас в какую-нибудь ужасную тюрьму и будут пытать. Будут руки выкручивать и морить голодом, пока вы не скажете то, что они хотят услышать.
Мы спросили:— Почему? Зачем? Ради какой цели?— Так они делают со всеми, — ответил он, — на днях я читал об этом Книгу.А довольно важный бизнесмен посоветовал:
— Что, едете в Москву, да? Захватите с собой парочку бомб и сбросьте на этих красных сволочей.
К сожалению, в «Русском дневнике» уже маститый автор зачастую напоминает своих же героев «Гроздьев гнева». Молодых американцев в романе интересуют сугубо материальные вещи — как найти работу, пропитание, а потом, когда появятся «лишние деньги», — выпивку, танцы и девочек.
В «Гроздьях гнева» Джон Стейнбек предлагает своему читателю критический взгляд не только на этот всеобщий, уже национальный материализм, но и на сам капитализм в принципе.
В «Русском дневнике» же писатель, сознательно включая режим самоцензуры, в угоду читателям, буквально упивается именно материальной стороной СССР — красотой наших девушек, вкусом холодной водки с икрой.
Дескать, посмотрите: советские люди, как и американцы, пьют, любят танцы и девочек!
В начале своего повествования Джон Стейнбек корректно подчёркивал, что «Русский дневник» это «не заметки о России, — это заметки о нашем путешествии по России».
Думается, «Русский дневник» непосредственно для советского читателя вряд ли представлял большой интерес. Тогда ещё не было модным забивать голову тем, что думают о нас на Западе. Во всяком случае, у простых советских граждан, обычных читателей.
Тем более, как я уже говорил выше, «Русский дневник» всё же вышел поверхностным.
Во-первых, это было обусловлено двусторонней цензурой: законной, о которой знал и на которую «подписывался» писатель у нас, и негласной — в США.
Во-вторых, сам автор сознательно пошёл на подобный шаг, понимая, что иначе, учитывая политические реалии в США, объявивших устами Гарри Трумэна СССР «холодную войну», на родине не только не пропустят «лишнюю информацию» — она может стать убийственной для писательской и журналистской карьеры самого Джона Стейнбека.
Он не мог не осознавать этого, поэтому и не стал «рыть» глубже того, чтобы донести до американских читателей преимущественно бытовые, дорожные и гастрономические истории из СССР.
Одним из городов, которые посетили американцы, был Киев. Джон Стейнбек так описывает послевоенный город:
Наверное, когда-то город был очень красив. Он намного старее Москвы. Это-прародитель русских городов. Расположенный на холме у Днепра, Киев простирается вниз в долину. Некоторые из его монастырей, крепостей и церквей построены в XI веке. Некогда это было любимое место отдыха русских царей, и здесь находились их дворцы.
Его общественные здания были известны по всей России. Киев был центром религии. А сейчас Киев почти весь в руинах. Здесь немцы показали, на что они способны. Все учреждения, все библиотеки, все театры, даже цирк — все разрушено, и не орудийным огнем, не в сражении, а огнем и взрывчаткой.
Университет сожжен и разрушен, школы в руинах. Это было не сражение, а безумное уничтожение всех культурных заведений города и почти всех красивых зданий, которые были построены за последнюю тысячу лет. Здесь хорошо поработала немецкая культура.
Одна из маленьких побед справедливости заключается в том, что немецкие заключенные помогают расчищать эти руины.
По-американски Джон Стейнбек оценивает украинских женщин:
Я смотрел на женщин, которые шли по улице, как танцовщицы. У них легкая походка и красивая осанка. Многие из них прелестны.
Интересны геополитические оценки Джона Стейнбека:
Местное население часто страдало из-за того, что украинская земля так богата и плодородна, — множество захватчиков тянулось к ней. Представьте себе территорию Соединенных Штатов, полностью разрушенную от Нью-Йорка до Канзаса, и получится приблизительно район Украины, подвергшийся разорению…
И тут же он отмечает самоотверженный труд людей:
Здесь есть шахты, которые никогда не откроются снова, потому что немцы сбросили туда тысячи людей. Все промышленное оборудование на Украине было разрушено или вывезено, и теперь, пока не будет поставлено новое, все производится вручную.
Каждый камень и кирпич разрушенного города надо поднять и перенести вручную, поскольку нет бульдозеров. Но пока ведутся восстановительные работы, украинцы должны еще производить продукты питания, потому что Украина является главной житницей страны.
Они говорят, что в период уборки урожая нет выходных, а теперь как раз время уборки. На фермах не существует ни воскресений, ни отгулов.
Работа, которая им предстоит, огромна. Здания, которые надо отстроить заново, сначала необходимо снести. А то, что бульдозер расчистил бы за несколько дней, вручную можно сделать только за недели. Но бульдозеров пока нет. Все необходимо заменить. И сделать это нужно быстро.
Мы прошли через разрушенный и уничтоженный центр города, на то место, где после войны были повешены немецкие садисты. В музее есть планы нового города. Мы все отчетливей осознавали, как жизненно важна для советского народа надежда на то, что завтра будет лучше, чем сегодня.
Здесь в белом гипсе была изготовлена модель нового города. Должен вырасти грандиозный, невероятный город, из белого мрамора, в классических линиях, с высокими зданиями, колоннами, куполами, арками, гигантскими мемориалами — все в белом мраморе.
Подобные повествования не без интереса зайдут современному читателю — они необременительны, не политизированы и вкусны во всех отношениях.
А киевским чиновникам, учитывая тёплое отношение американского писателя к нашему городу, стоило бы подумать о переименовании одной из улиц столицы в его честь.
Пожалуй, одним из самых информативных и интересных эпизодов «Русского дневника» стало описание посещения колхоза «Шевченко-1» под Киевом:
Колхоз «Шевченко-1» никогда не относился к числу лучших, потому что земли имел не самые хорошие, но до войны это была вполне зажиточная деревня с тремястами шестьюдесятью двумя домами, где жило 362 семьи. В общем, дела у них шли хорошо. После немцев в деревне осталось восемь домов, и даже у этих были сожжены крыши.
Людей разбросало, многие из них погибли, мужчины ушли партизанами в леса, и одному богу известно, как дети сами о себе заботились. Но после войны народ возвратился в деревню. Вырастали новые дома, а поскольку была уборочная пора, дома строили до работы и после, даже ночами при свете фонарей.
Чтобы построить свои маленькие домики, мужчины и женщины работали вместе.
Джон Стейнбек разрывает сегодняшние шаблоны:
Нас всегда убеждали, что в колхозах люди живут в бараках. Это неправда. У каждой семьи есть свой дом, сад, цветник, большой огород и пасека. Площадь такого участка около акра. Поскольку немцы вырубили все фруктовые деревья, были посажены молодые яблони, груши и вишни.
Село потеряло на войне пятьдесят военнообязанных, пятьдесят человек разных возрастов, здесь было много калек и инвалидов. У некоторых детей не было ног, другие потеряли зрение.
И село, которое так отчаянно нуждалось в рабочих руках, старалось каждому человеку найти посильную для него работу.
Инвалиды, которые хоть что-то могли делать, получили работу и почувствовали себя нужными, участвуя в жизни колхоза, поэтому неврастеников среди них было не много.
Так американский писатель показывает украинское застолье:
Наконец нас пригласили к столу. Украинский борщ, до того сытный, что им одним можно было наесться.
Яичница с ветчиной, свежие помидоры и огурцы, нарезанный лук и горячие плоские ржаные лепешки с медом, фрукты, колбасы — все это поставили на стол сразу.
Хозяин налил в стаканы водку с перцем — водка, которая настаивалась на горошках черного перца и переняла его аромат. Потом он позвал к столу жену и двух невесток — вдов его погибших сыновей. Каждой он протянул стакан водки.
Мать семейства произнесла тост первой. Она сказала:
— Пусть бог ниспошлет вам добро.
И мы все выпили за это. Мы наелись до отвала, и все было очень вкусно.
Теперь наш хозяин провозгласил тост, который мы уже слышали очень много раз, — это был тост за мир во всем мире. Странно, но нам редко удавалось слышать более интимные, частные тосты.
Чаще звучали тосты за нечто более общее и грандиозное, чем за будущее какого-то отдельного человека. Мы предложили выпить за здоровье членов семьи и процветание колхоза.
А крупный мужчина в конце стола встал и выпил за память Франклина Д. Рузвельта…
Безусловно, даже в таком несколько рафинированном виде «Русский дневник» Джона Стейнбека был важным и позитивным событием для США, однако объективно не мог дать тот импульс, которого, возможно, и хотел добиться сам автор, но по-американски благоразумно воздержался от опасного риска.
Несмотря на то, что Джон Стейнбек попытался показать Советский Союз и его граждан американским читателям такими же людьми, а значит — братьями, что, учитывая статус автора, должно было благоприятно повлиять на общественное мнение в США, всё получилось с точностью наоборот.
«Русский дневник» хоть и был издан, но не дошёл до широкого читателя, через два года в стране начался период маккартизма, а сам Джон Стейнбек решил сделать шаг назад и взялся за безопасную в таких условиях историческую прозу, завершив карьеру большого американского писателя.
Источник: https://fraza.ua/analytics/266246-russkij-dnevnik-dzhona-stejnbeka-pochemu-poluchilos-vkusno-no-poverhnostno
Книга «Русский дневник»
Очень неоднозначная книга. Оставила целый океан впечатлений и бурю эмоций.
Для начала – события описанные автором в книге не были новостью для меня. Но вот желание властей подать это все иностранцу. КАК это было…
Начнем сначала.
По сюжету: Писатель (именно с большой буквы) мировой известности, прославленный Джон Стейнбек, берет друга-фотографа и едет в СССР, из чистого любопытства, просто посмотреть, что это за «всемогущий зверь» такой и как он «пережил» войну. После множества разнообразных справок, проверок и разрешений, они таки выбираются к нам.
Здесь их поражает буквально все, от самолетов и путешествия в них, до величия городов, стоящих в руинах. Помимо Главнейшей Столицы, они посещают Житницу (Украину) и Здравницу (Грузию) Советского Союза. Все визиты оставляют неизгладимое впечатление.
Автор мастерски расхваливает все увиденное, как бы невзначай подчеркивая, что все не совсем так ярко и блестяще, как пытаются показать. Мол, я не настолько наивен, как пытаюсь показаться.)
Мои впечатления… Это никому неинтересный участок рецки, который можно спокойно пропустить… Слишком впечатлительных и ярых, хейтеров и активистов, прошу выдохнуть и проскроллить этот момент, ибо дальше присутствует мат, крик души и личные сентенции.<\p>
Я – поздний ребенок в семье, но все мои родственники так или иначе были участниками, или помнят некоторые события описанные в книге.
К примеру: мама отца (моя бабуля) потеряла мужа и старшего сына на войне, осталась одна с пятью парнями в войну и послевоенную голодовку.
Мама матери (вторая бабуля) также с семьей пережили это все, и если бы не пайка железнодорожника, которую получал её родной брат (получивший контузию в последствии ранения на той же войне, куда пошел в 15 лет, соврав о настоящем возрасте (сказал, будто ему уже 18), потому как дома уже реально не было чего кушать и как выживать, а семья большая), не пережили бы голод 1947-1948 года.
Покойный отец, 1939 года рождения, иногда, но очень неохотно, говорил о голоде 1947 года, когда рассказывал как просил маму хоть маленький оладушек но из муки, а не лебеды, чесслово, шевелились волосы на голове, ибо как можно было накормить пять маленьких пацанят нищей голодной вдове??! А вот как, представьте, куча детей собирают листья из сорняков и деревьев, мамы их сушат, делают муку, из это муки оладушки… Так питались и выживали многие, – спросите у своих дедушек, бабушек, прадедушек, прабабушек, они расскажут. И не спешите тыкать в них пальцем, сердиться или смеяться, если они, несмотря ни на что, сушат много сухарей, или же делают большие запасы всего (спички, соль, гвозди, крупы и т.д.) ибо это у них уже в подсознании. Знаете, есть такая фраза:”Кто был в армии, тот в цирке не смеется”, так и в этом случае, кто пережил великую нужду, не знает слова “много”… А тут, после всего этого, читаешь в книге, – хлеб в Украине в 1947 году чуть ли под ножки столов не подкладывали, мол все было, – и хлеб, и галушки, и вареники, и хлебзаводы делали почти тройную норму в сутки. И сразу хочется разь*башить планшет, на котором читаешь книгу, об стену, ибо знаешь, как было на самом деле… Тааакое изобилие, йопта! Вопрос лишь в том, почему даже маленькие детки, поднимались в 4.30 утра и ходили за косарями и жнецами в поле, выбирая каждое зернышко упавшее на землю из колоска, если, судя по прочитанному, этого «хлеба» было хоть попой жуй??! Уж простите мой французский… Я не имею ничего против СССР, есть вещи которые меня восхищают в той эпохе, есть и противоположные. В любом случае, все что я могу, это просто поделиться своим мнением. Рассуждать же можно бесконечно.
Но в целом книга мне понравилась именно тем, что Стейнбек на самом деле был «зрячим» и достаточно четко видел разницу между тем, что было на самом деле, и тем, что ему пытались показать. В процессе чтения я сравнивала то, что было, с тем, что стало, любовалась фотографиями, восхищалась описаниями природы, тогдашнего быта, юмором автора. Но, в большинстве, это было как пилять себе руку тупым ножом и улыбаться. В целом книга мне очень понравилась и я бы рекомендовала её к прочтению всем, особенно тем, кто младше 20 лет (чисто для сравнения и всеобщего развития, делая сноску на тонкую иронию), ибо фактические события и описанные в книге им уже никто не расскажет и не напишет в учебниках. А это именно та история, которую мы должны знать и помнить, ибо без нее не было бы нас. Но, опять же, решать Вам – читать это произведение или нет.)
Всем спасибо за внимание и прошу прощения, если что не так. Ярких эмоций и приятного чтения!)
Источник: https://www.livelib.ru/book/1002080374/quotes-russkij-dnevnik-dzhon-stejnbek
Джон Стейнбек – Русский дневник
Здесь можно купить “Джон Стейнбек – Русский дневник” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Современная проза, издательство Мысль, год 1990.
Так же Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте
Описание и краткое содержание “Русский дневник” читать бесплатно онлайн.
Книга известного американского писателя Джона Стейнбека “Русский дневник” написана в 1947 году после его путешествия по Советскому Союзу. Очень точно, с деталями быта и подробностями встреч Стейнбек воспроизводит свое путешествие по стране (Москва – Сталинград – Украина – Грузия).
Джон Стейнбек
РУССКИЙ ДНЕВНИК
Необходимо прежде всего сказать, как появилось это повествование, из-за чего возникла сама поездка и какова была ее цель.
В конце марта я, ― а я пишу от первого лица по специальной договоренности с Джоном Гюнтером, ― сидел в баре отеля «Бедфорд» на Сороковой улице Восточной стороны Нью-Йорка. Пьеса, которую я четыре раза переписывал, растаяла и утекла между пальцев.
Я сидел у стойки, размышляя, чем бы заняться теперь. В этот момент в бар вошел Роберт Капа ― вид у него был расстроенный. Страсть к покеру, в который он играл несколько месяцев подряд, наконец прошла. Альбом его ушел в типографию, и ему было нечего делать.
Бармен Уилли, всегда старающийся утешить, предложил нам «Суисесс», напиток, который он делает лучше всех в мире. Мы были подавлены не столько последними международными событиями, сколько тем, как они подаются…
Уилли поставил перед нами два светло-зеленых «Суисесса», и мы принялись обсуждать, что может в этом мире сделать честный, свободомыслящий человек. Ежедневно в газетах появляются тысячи слов о России.
О чем думает Сталин, что планирует русский генштаб, где дислоцированы русские войска, как идут эксперименты с атомной бомбой и управляемыми ракетами, ― и все это пишут люди, которые в России не были, а их источники информации далеко не безупречны.
И нам вдруг пришло в голову, что в России есть много такого, о чем вообще не пишут, и именно это интересовало нас больше всего.
Что там люди носят? Что у них на ужин? Бывают ли там вечеринки? Что они едят? Как русские любят, как умирают? О чем они говорят? Танцуют, поют, играют ли они? Ходят ли их дети в школу? Нам показалось, что было бы неплохо выяснить это, сфотографировать и написать обо всем этом. Русская политика не менее важна, чем наша, но ведь есть и другая обширная область их жизни, как есть она и у нас. Ведь существует же у русского народа частная жизнь, но о ней нигде не прочтешь ― об этом никто не пишет и не фиксирует на фотопленке.
Уилли смешал нам еще по «Суисессу» и признался, что ему, пожалуй, все это было бы интересно и что об этом он бы с удовольствием почитал. Вот мы и решили попробовать ― сделать обычный репортаж с фотографиями. Мы будем работать вместе. Постараемся избегать политики и крупных проблем.
Мы будем держаться подальше от Кремля, от военных и от их замыслов. Постараемся, если удастся, добраться до простого русского народа. Надо признать, что мы не знали, сможем ли все это осуществить, когда же мы поделились своими планами с друзьями, те были абсолютно уверены, что не сможем.
Мы выработали следующий план: если нам удастся, ― хорошо, получится настоящий репортаж. Не выйдет, ― все равно сделаем репортаж, но уже о том, как нам не удалось осуществить наш замысел. С этим мы пришли в «Геральд трибюн» к Джорджу Корнишу и за обедом рассказали о своей задумке. Джордж сказал, что идея неплоха, и предложил нам всяческую помощь.
Мы условились о следующем: не лезть на рожон и постараться, с одной стороны, не очень хвалить русских, с другой -не слишком их критиковать.
Это будет просто честный репортаж без комментариев, без выводов о том, что мы недостаточно хорошо знаем, и без раздражения на бюрократические препоны. Мы знали, что будет много такого, чего нам не понять, что нам не понравится, и что будет много неудобств.
Так происходит всегда в любой чужой стране. Но мы решили, что если и станем что-нибудь критиковать, то лишь после того, как сами это увидим, а не до того.
В должное время наше заявление на визы ушло в Москву, и довольно скоро моя виза была уже готова. Я приехал в русское консульство в Нью-Йорке, и генеральный консул сказал мне:
― Мы согласны, что неплохо бы это сделать, но . зачем вам непременно брать фотографа с собой? У нас полно фотографов в Советском Союзе.
Я ответил:
― Не таких, как Капа. И если уж я берусь за это дело, то только вместе со своим фотографом.
Чувствовалось нежелание впускать фотографа в Советский Союз, а против меня возражений не было; нам это показалось странным: ведь цензуре легче проконтролировать пленку, чем мысли репортера. Здесь мы должны дать объяснение тому, что подтвердилось впоследствии во время нашей поездки.
Фотокамера ― один из самых страшных видов современного оружия, особенно для людей, которые воевали, были под обстрелом и бомбами: ведь воздушному налету, как правило, предшествует фотографирование объекта.
Прежде чем разрушить деревни, города и заводы, ведется съемка местности с воздуха, составляются шпионские карты, в основном при помощи фотоаппарата. Поэтому фотокамеры так боятся, а человека с фотоаппаратом подозревают и следят за его передвижениями.
Если хотите убедиться в этом, возьмите свой «брауни-4» и отправьтесь куда-нибудь к Оак-Ридж[1] или к Панамскому каналу, а то и в любую из сотен наших зон, где проводятся эксперименты. Ибо у многих людей камера ассоциируется с разрушениями, и к ней относятся с заслуженным подозрением…
Как только стало известно, что мы едем в Советский Союз, нас начали засыпать советами и предостережениями. Делали это в основном те люди, которые никогда не были в России.
Одна пожилая женщина сказала, и в голосе ее слышался ужас: ― Да ведь вы же пропадете без вести,, пропадете без вести, как только пересечете границу!
Мы, в свою очередь, задали ей вопрос, в интересах репортерской точности:
― А вы знаете кого-нибудь из пропавших?
― Нет, ― сказала она. ― Я никого лично не знаю, но пропало .уже много людей.
Тогда мы сказали:
― Возможно, это и правда, мы не знаем, но не можете ли вы назвать нам имя хотя бы одного из тех, кто пропал? Или хотя бы имя человека, лично знающего кого-то из Пропавших без вести?
Она ответила:
― Тысячи пропали.
Человек, многозначительно, с загадочным видом поднимавший брови, кстати, тот самый, который два года назад в Сторк Клубе выдал планы вторжения в Нормандию, сказал нам:
― Что же, у вас неплохие отношения с Кремлем, иначе бы вас в Россию не пустили. Ясное дело ― вас купили.
Мы ответили:
― Нет, насколько нам известно, нас не купили. Мы просто хотим сделать хороший репортаж.
Он поднял глаза и прищурился. Он верил в то, во что верил. И коль скоро два года назад он знал намерения Эйзенхауэра, почему бы ему не знать теперь намерения Сталина.
Один пожилой мужчина кивнул нам и сказал:
― Вас будут пытать, вот что там с вами сделают. Просто посадят вас в какую-нибудь ужасную тюрьму и будут пытать. Будут руки выкручивать и морить голодом, пока вы не скажете то, что они хотят услышать.
Мы спросили:
― Почему? Зачем? Ради какой цели?
― Так они делают со всеми, ― ответил он, ― на днях я читал об этом Книгу.
А довольно важный бизнесмен посоветовал:
― Что, едете в Москву, да? Захватите с собой парочку бомб и сбросьте на этих красных сволочей.
Нас замучали советами. Нам советовали, что взять с собой из продуктов, чтобы не умереть с голоду; говорили, как обеспечить постоянную связь; предлагали тайные способы переправки готового материала.
И самым трудным оказалось объяснить, что наше единственное намерение ― рассказать, как русские выглядят, что носят как ведут себя, о чем говорят фермеры, что делают люди, чтобы восстановить разрушенные районы страны.
Объяснить это было труднее всего на свете, Мы обнаружили, что тысячи людей страдают острым МОСКОВИТИСОМ ― состоянием, при котором человек готов поверить в любой абсурд, отбросив очевидные факты.
Со временем, конечно, мы убедились, что русские, в свою очередь, больны вашингтонитисом, аналогичным заболеванием. Мы обнаружили, что в то время, как мы изображаем русских с хвостами и рогами, русские точно так же изображают нас.
Шофер такси сообщил:
― Эти русские вместе купаются, мужчины и женщины, и безо всякой одежды.
― Неужели?
― А как же, ― ответил он. ― А это аморально.
Задавая ему вопросы, мы выяснили потом, что он читал какую-то заметку о финской бане. Но он искренне переживал, что именно русские так поступают.
Получив всю эту информацию, мы пришли к заключению, что в мире сэра Стереотипа ничего не изменилось, что многие верят в двухголовых людей и летающих драконов. Правда, пока мы отсутствовали, появились летающие блюдца, которые совершенно не опровергают наш тезис. Нам кажется теперь, что самая опасная тенденция в мире–это готовность скорее поверить слуху, нежели удостовериться в факте.
Мы отправились в Советский Союз, вооруженные самыми невероятными слухами, какие только можно было собрать. И в этом рассказе мы хотим подчеркнуть одно: если мы перескажем слух, мы так и напишем ― это слух…
Вот что с нами произошло. Это не заметки о России, ― это заметки о нашем путешествии по России.
Из Стокгольма мы телеграфировали главе бюро «Геральд трибюн» в Москве Джозефу Ньюмену о приблизительном времени нашего приезда и успокоились, решив, что он встретит нас на машине и отвезет в гостиницу, где нас будут ждать номера. Наш путь лежал из Стокгольма в Хельсинки, оттуда в Ленинград и Москву.
В Хельсинки мы должны были пересесть на русский самолет, поскольку ни один самолет иностранной авиалинии не летает в Советский Союз. Отполированный, безукоризненный; сияющий шведский лайнер перенес нас через Балтийское море и через Финский залив в Хельсинки.
А хорошенькая шведская стюардесса накормила нас какой-то вкусной шведской едой.
Конец ознакомительного отрывка
ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?
Эта книга стоит меньше чем чашка кофе!
УЗНАТЬ ЦЕНУ
Источник: https://www.libfox.ru/377443-dzhon-steynbek-russkiy-dnevnik.html
Стейнбек д. русский дневник
holit_i_leleyat
John Steinbeck. The Russian JournalПер. с англ. Е.Р. Рождественской; Предисл. Л.А. Жуховицкого. – М.: Мысль, 1990 – 142 с.
У каждой книги существует своя судьба — счастливая, трудная, великая… Безвестная.
Мысль моя не новая, но в отношении «Русского дневника» Стейнбека ничего иного на ум не приходит — судьба этой книги-репортажа непростая и даже сегодня не перестаёт вызывать удивление.
«Русский дневник» вышел в свет в США 1948 году, после поездки Джона Стейнбека и фотографа Роберта Капы в Советский Союз, и особой популярности на родине писателя не снискал — в период «холодной войны» книга показалась американцам просоветской.
В Советском Союзе, при том что творческая репутация Стейнбека-прозаика никогда ни в коей мере не умалялась, «Русский дневник» в то время вообще не стали издавать, посчитав его антисоветским.
И только в 1990 году, спустя двадцать два года после смерти писателя, издательство «Мысль» сочло возможным опубликовать эту книгу — ну, как же, перестройка, гласность — и немалым тиражом сто тысяч экземпляров — очень хорошо, ибо следов последующих переизданий «Русского Дневника» я не обнаружила.
<\p>
Идея книги-репортажа родилась в баре отеля «Бедфорд» в Нью-Йорке, где Стейнбек и Капа обсуждали «что может в этом мире сделать честный, свободомыслящий человек».«Ежедневно в газетах появляются тысячи слов о России.
О чём думает Сталин, что планирует русский генштаб, где дислоцированы русские войска, как идут эксперименты с атомной бомбой и управляемыми ракетами, и всё это пишут люди, которые в России не были, а их источники информации далеко не безупречны. И нам вдруг пришло в голову, что в России есть много такого, о чём вообще не пишут, и именно это интересовало нас больше всего. Что там люди носят? Что у них на ужин? Бывают ли там вечеринки? Что они едят? Как русские любят, как умирают? О чём они говорят? Танцуют, поют, играют ли они? Ходят ли их дети в школу? Нам показалось, что было бы неплохо выяснить это и написать обо всём этом».
Идея писателя нашла поддержку у издателей и воплотилась летом 1947 года в поездку по Союзу: Москва — Сталинград — Украина — Грузия.
Присуждая в 1962 году Стейнбеку Нобелевскую премию за «реалистический и поэтический дар, сочетающийся с мягким юмором и острым социальным видением», Нобелевский комитет удивительно верно сформулировал направленность творчества писателя, и это определение как нельзя более точно характеризует, в том числе, и «Русский дневник».
Сегодня, глядя из 21 века глазами Стейнбека на послевоенный Советский Союз я сожалею, что содержание «Русского дневника» не удовлетворило ни одну из враждующих сторон.
При этом даже в большей степени понимаю американцев — к русским Стейнбек на страницах дневника относится с симпатией и дружелюбием, не замечая (или стараясь не замечать?) «потёмкинских деревень», которые понастроила вокруг заокеанских гостей принимающая сторона.
Позиция СССР тоже достаточно правильна для того времени.
Стейнбек оказался непредвзятым свидетелем и, в силу своей независимости, неудобным советской идеологии. Дело в том, что Стейнбек позволил себе не только критику советской бюрократии, подозрительности и неспособности русских пропагандировать в положительном аспекте собственный образ жизни, но и ироничное отношение к культу Ленина.
И вместе с тем, «Русский дневник» наполнен живыми, точными наблюдениями, уважением к подвигу советского народа, восстанавливающего из руин разрушенную страну, пронизан добродушным юмором. В любом случае Стейнбек не выходит за рамки, очерченные им ещё до отъезда в СССР.
«Мы условились о следующем: не лезть на рожон и постараться, с одной стороны, не очень хвалить русских, с другой — не слишком их критиковать.
Это будет просто честный репортаж: без комментариев, без выводов о том, что мы недостаточно хорошо знаем, и без раздражения на бюрократические препоны. Мы знали, что будет много такого, чего нам не понять, что нам не понравится, и что будет много неудобств.
Так происходит всегда в любой чужой стране. Но мы решили, что если и будем что-нибудь критиковать, то лишь после того, как сами это увидим, а не до того».
Не меньшего внимания заслуживает и предисловие к книге, написанное Леонидом Жуховицким, которое сегодня уже тоже можно рассматривать как документ ушедшей эпохи, несущий, с одной стороны извинения тем читателям, у кого «Русский дневник» мог вызвать читательское сопротивление, а с другой совмещающий два взгляда на послевоенную эпоху: один — американского писателя, второй — советского публициста, стоящего на пороге распада СССР.
И конечно, говоря о «Русском дневнике» невозможно обойти молчанием спутника Стейнбека — Роберта Капу. Снимки сделанные во время поездки легендарным фотографом не вошли ни в американское издание, ни, тем более, в советское.
Но зато в «Русский дневник» вошла целая глава, написанная фотографом, а часть его фотографий — в знаменитую выставку Эдварда Стейхена «Род человеческий», которую увидели миллионы людей в разных странах мира.
«Сейчас поздняя ночь, и я сижу посреди ужасно мрачного гостиничного номера, окруженный ста девяноста миллионами русских, четырьмя фотокамерами и парой дюжин проявленных, но больше непроявленных плёнок, а также одним спящим Стейнбеком, и счастливым я себя совсем не чувствую.
Сто девяносто миллионов русских против меня. У них нет стихийных митингов на улицах, они не занимаются свободной любовью, они не любят ничего нового, они очень правоверны, высоконравственны и трудолюбивы, а для фотографа это так же скучно, как снимать яблочный пирог.
Ещё им нравится русский образ жизни и не нравится фотографироваться. Все мои четыре фотокамеры, привыкшие к войнам и революциям, испытывают чувство отвращения, и каждый раз, когда я щёлкаю ими, с ними обязательно что-нибудь происходит. И ещё вместо одного Стейнбека у меня их целых три».
Интернет значительно облегчил возможность поиска информации и сейчас, к своей радости, я могу сделать то, о чем не могли и мечтать многие читатели в 90-х годах прошлого века – дополнить «Русский дневник» Джона Стейнбека некоторыми фотографиями, сделанными Робертом Капой во время поездки по Советскому Союзу. 1.Стейнбек перед зеркалом. Москва, 1947г.2. Сталинград 3. Украинская жница 4. Показ мод в Москве, 1947г.5. Украина, 1947г.
| 1. |
| 2. |
| 3. |
| 4. |
| 5. |
Источник: https://holit-i-leleyat.livejournal.com/8378.html
Загрузка...
