О чем роман «мы» на самом деле?

Анализ «Мы» Замятин

В произведении Замятина “Мы”, которое называют антиутопией, нарисован мир: абсурдный, но ужасающе похожий на тот, в котором мы живём. Писатель затронул не только проблематику большевистской политики, но и поглощения техническим прогрессом духовной стороны жизни.

В произведении “Мы” анализ романа позволяет сделать вывод, что он по-прежнему актуален и абсолютно оригинален. Полный анализ произведения, который вы сможете найти в нашей статье, будет полезен учащимся 11 класса для подготовки к уроку литературы, тестированию или творческим работам.

<\p>

Перед прочтением данного анализа рекомендуем ознакомиться с самим произведением Мы.

Год написания – 1920 год.

История создания – Роман написан после революции, а опубликован в России в 1988 году.

Тема – жизнь людей в условиях тоталитарного общества.

Композиция – произведение написано в форме конспекта инженера Д-503, 40 записей, которые прослеживают “оживание” человека и последующую “ампутацию” его души.<\p>

Жанр – роман-антиутопия с элементами сатиры.

Направление – неореализм. Элементы фантастики следует рассматривать как художественную составляющую, не влияющую на жанр и направление.

После возвращения из Англии во время гражданской войны Евгений Замятин создаёт свой шедевральный роман. Глядя в далёкое будущее, писатель увидел и “напророчил” многие вещи, которые стали реальными совсем недавно.

В 1923 году роман был напечатан в Нью-Йорке на английском языке, а в 1952 – на русском, там же, где и впервые.

Слава писателя дошла до родины, но суть романа была искажена. В 1929 году на Евгения Замятина обрушился шквал литературной критики, обвиняющей его в искажении действительности, начались притеснения, травля: жизнь и творчество в России стало невозможным. Писатель обращался с И. В. Сталину с письменной форме, однако был вынужден уехать за границу.

Непринятие и вражеская интерпретация существующей политической системы – совсем не то, что хотел донести автор до читателя. Социализм не был чужд Замятину, скорее – напротив.

Но жёсткие перегибы, нездоровые тенденции, которые могли в будущем стать катастрофой для духовности страны и отдельной личности, Евгений Замятин рассмотрел ещё в зародыше.

Не секрет, что многие писатели, которые погружались в мир будущего, оказались предсказателями, особенно свойственно это было для автора “Мы”, учитывая его образование и профессиональную деятельность.

За спиной уже опытного писателя был политехнический институт (факультет кораблестроения) и работа за границей в качестве инженера. На замысел романа оказали влияние впечатления из поездки и жизни в Англии. Евгений Замятин считал, что настоящая литература, как и всякое другое искусство, может существовать только там, где есть полная свобода, “бунтари, отшельники, мечтатели”. Именно таким и был сам автор романа.

Антиутопия поднимает ряд проблем, которые неминуемо грозят человечеству: потеря индивидуальности, духовности, обезличивание, общая универсализация. Смысл названия романа является ярким сигнальным стилистическим приёмом: нет людей, характеров, эмоций, есть общее, пустое, безликое “мы”.

Символично, что их отделяет Великая стена (очень прозрачная параллель с ситуацией в России во время правления Сталина) от другого дикого, опасного мира. Изображение Единого государства – точная копия политики тоталитаризма, которая стремилась контролировать все сферы жизни людей, даже семью.

В своей жёсткой искромётной сатире Замятин дошёл до грани, придумав отсутствие любви, розовые билеты, право человека обладать другим человеком, если возникло желание близости. Таким образом, Единое государство уничтожает всякую привязанность, семейность, ревность и другие пагубные понятия прошлого.

Одинаковые квартиры, стеклянные стены, униформа, прогулки строем – ужасающая аллегория, которая так близка к действительности, завуалированной под счастливую жизнь.

Произведение написано в форме конспекта, дневниковых записей инженера – нумера Д-503 от первого лица. 40 дневниковых записей, которые становятся удивительной историей с печальным финалом – вот структура и основа композиции.

Идеология, история и “мудрая политика” Благодетеля – вот то, что составляет большую часть произведения.

Логические выводы главного героя, его стремительно меняющаяся жизнь – то, что подаётся через призму, принятых в обществе будущего, норм, становится содержанием дневниковых записей.

“Мы” – роман-антиутопия с элементами сатиры. Антиутопиями называют не те произведения, которые конфликтуют с существующим строем, а своеобразное социальное предвидение. Писатель заглядывает в будущее и делает неутешительный прогноз. Для Замятина, человека с “математическим” мышлением, это было достаточно просто, даже очевидно.

Антиутопия – всегда ответ на утопию, в нашем случае на счастливое будущее, которое обещал людям новый политический строй. Нужно отметить, что роман “Мы” повлиял на творчество ряда зарубежных писателей. Сыграло роль то, что он был опубликован на английском языке за границей. Произведение в смысловом и художественном плане – масштабное, грандиозное и необычайно оригинальное.

Будь в числе первых на доске почета <\p>

Источник: https://obrazovaka.ru/sochinenie/my/analiz-proizvedeniya-zamyatina.html

История создания и анализ романа «Мы» Замятина Е.И

История создания и анализ романа

«Мы» Замятина Е.И

Роман написан в 1921 г., но до своего читателя дошел спустя почти семь десятилетий. Он был опубликован в России в журнале “Знамя” только в 1988 г. (№ 4—5). Роман оказался причастен к ряду острых конфликтов своей эпохи. В течение 1921—1924 гг. Замятин ведет бой за право своего детища на существование: известно по крайней мере о шести публичных чтениях романа.

Добиться публикации на родине так и не удается. Впервые роман был издан на английском языке в переводе Зильбурга в Нью-Йорке в 1924 г. В 1927-м фрагменты романа появились на русском языке в пражском журнале “Воля России”. Именно эта публикация и стала официальной причиной травли Замятина в России. В 1952 г.

запрещенная на родине книга была издана на русском языке в Нью-Йорке издательством имени А.П. Чехова. Появление “Мы” предварило зарубежную публикацию “Доктора Живаго” Б. Пастернака (1945—1955) и последовавшую за ним волну “тамиздата”, т.е. нелегальную публикацию за рубежом произведений русских авторов. Многие годы творческое наследие Замятина пребывало в духовном забвении.

Оно вошло в нашу духовную жизнь в конце 1980-х гг., когда был открыт доступ к ранее запрещенной литературе, когда стали публиковаться произведения А. Солженицына, А. Платонова, В. Шаламова, к читателям пришли писатели русского зарубежья.

Однако на первых порах роман Замятина воспринимался чуть ли не как учебное пособие, по которому можно изучать сущность тоталитарной системы, созданной в СССР, а в Евгении Замятине видели не столько писателя, сколько борца против этой системы. В силу этого созданное писателем произведение утрачивало свой духовно-нравственный смысл, подлинное историко-философское наполнение.

Постараемся преодолеть эту одностороннюю трактовку. ЖАНР ПРОИЗВЕДЕНИЯ. Принято называть “Мы” антиутопией.

Используя жанровую схему утопии, Замятин переносит действие романа на тысячу лет вперед в условное фантастическое пространство. Он создает образ Единого Государства, укрытого от “дикого” пространства Зеленой Стеной.

<\p>

Произведение Замятина — антиутопия, т.е. пародия на утопию. Ее цель — подвергнуть утопию осмеянию, разоблачению.

Единое Государство, построившее “стеклянный рай” на земле, — прежде всего пародия на утопическое государство Платона.

<\p>

Структура Единого Государства пародийно повторяет структуру утопического общества Платона с его строгой иерархической моделью, в которой есть правители (у Платона это жрецы-философы, наделенные высшей властью и высшим знанием, у Замятина — Благодетель); посредники между высшей властью и самыми низшими иерархическими структурами (у Платона — воины-стражи, у Замятина — работники “Бюро хранителей” и поэты); и, наконец, производители благ (у Платона — ремесленники и земледельцы, у Замятина — нумера), которые являются “низшими” в иерархии утопического общества.

Носитель высшей власти у Замятина наделен именем Благодетеля. Оксюморонные определения, сопутствующие понятию “благо” (“благодетельные тенеты счастья”, “благодетельная паутина”, “благодетельное иго”), в сочетании с репрессивными функциями высшего лица придают понятию “благодетель” саркастический характер.

<\p>

Объектом пародии Замятина было не только государство Платона, но в первую очередь современные “устроители человеческого блага”, а среди них — футуристы и деятели Пролеткульта (так сокращенно именовались пролетарские культурно-просветительские организации). Пролеткультовцы и футуристы активно обсуждали в первые послереволюционные годы проблему “пользы” искусства.

Предполагалось, что художник, чтобы получить “место” в Доме-коммуне, должен переключить свои усилия или в сферу прикладничества, или в сферу “обработки” “человеческого материала”. Характерна декларация известного деятеля футуризма О. Брика: «Сапожник делает сапоги, столяр столы. А что делает художник? Он ничего не делает; он “творит”. Неясно и подозрительно. …

Коммуне ни жрецы, ни дармоеды не нужны. Только люди труда найдут в ней место. Если художники не хотят разделить участь паразитирующих элементов, то должны доказать свое право на существование. …Жизнь превыше всего; все, чему в ней нет места, должно погибнуть. …Погибнут художники, которые только умеют “творить” и “где-то там служить красоте”. Есть другие художники…

Они делают вполне определенное, общественно-полезное дело… Такой труд даст право художнику встать рядом с другими трудовыми группами Коммуны, с сапожниками, со столярами, с портными». Замятин доводит идею “пользы” искусства до абсурда.

Насмехаясь над идеями крайнего утилитаризма, он придумывает издевательские названия книг, которые “сопутствуют” жизни нумеров: это “Математические Ноны”, помогающие выучить четыре правила арифметики, настольная книга “Стансы о половой гигиене”, сонет, воспевающий таблицу умножения, бессмертная трагедия “Опоздавший на работу” и т.д.

Единое государство Замятин заселяет счастливыми гражданами — нумерами — новой расой геометрических тел и атвоматов. На этот раз Замятин использует оружие пародии против утопий пролеткультовецв, которые увидели главную помеху математически безошибочному счастью в человеке.

Они восславили мифологического Пролетария, работника, который преодолеет в себе несовершенство естества и превратится в социальный автомат. У жителей Единого Государства нет имен, только государственный номер.

У них “не омраченные безумием лица”, они тысячами ходят “мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт” в одинаковых “голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди”, на каждой из которых — индивидуальный “государственный нумер каждого и каждой”. Величайшее счастье для них — наяву превратиться “в стального шестиколесного героя” из поэмы о Скрижали, т.е. в машину.

Ритм их жизни также уподоблен ритму машин. “С шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту” миллионы нумеров просыпаются, в один и тот же час, “единомиллионно” они начинают и заканчивают работу, в одну и ту же секунду они подносят ложки ко рту, выходят на прогулку, отходят ко сну. Так возникает образ “Мы” — сообщество “я”, якобы утративших самих себя.

Русский читатель воспринимает буквы латинского алфавита не столько как обозначение звуков речи, сколько как геометрические фигуры, которые сами по себе становятся знаком индивидуальности: “тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст I-330”, “вся из окружностей” О-90, “Двоякоизогнутый” S и т.д.

Дьявольский парадокс заключается в том, что сознание своей включенности в коллектив единомышленников может приводить к состоянию подъема, вдохновения, ощущения своих необычайных возможностей, своего творческого потенциала, своего равенства Творцу (“Древний Бог и мы за одним столом”; “победил древнего Бога”). Эту особенность массового сознания Замятин одним из первых почувствовал и передал, дав понять, какой властью она обладает над человеком, как возносит и порабощает его.

<\p>

Непременный атрибут Единого Государства и его “безусловная” ценность — Зеленая Стена, которая превращает пространство в мировой Город, где нет парков, садов, деревьев, собак, где и цветочная пыльца, и цветы, и травянистый покров, и птицы, влетающие в брешь, образовавшуюся в стене, и облака, и туман воспринимаются как нечто “чужое”, вносящее разлад в отношения человека с той искусственной средой, в которой он живет.<\p>

Возникнув как реалия образа Единого Государства, его непременный атрибут, Зеленая Стена оказывается включенной в действие: повествователь приближается к ней, выходит за ее пределы; по ходу развития событий заговорщики разрушают Стену; ее восстановление сужает пространство искусственного мира. Ho образ Стены не только входит в план предметной изобразительности романа и является существенной деталью развития действия, но и наполняется амбивалентным символическим смыслом. С одной стороны, Стена — безусловная ценность “нового мира”, поскольку имеет значение границы между организованным и неорганизованным миром и служит гарантом безопасности жителей Единого Государства, их защиты от бесконечности пространства, перед которым человек ощущает свою беспомощность. С другой — Стена символизирует разрыв Единого Государства с миром Природы, с “родимым хаосом”, отторжение человека от праматери земли. В этом контексте особый смысл обретает образ “нефтяной пищи”. В мире Замятина произошло евангельское “чудо”: “камни” превратились в “хлебы”. Обратитесь к Евангелию (Евангелие от Матфея, гл. 4). Прочитайте об искушении Христа диаволом в пустыне. Нефтяная пища не только знак предпочтения материального духовному, от чего, согласно Евангелию, отказывается Христос, — это знак нарушения естественной связи человека с землей и ее плодами, разрыва с кровной традицией, олицетворение того статуса человека, который Р. Гальцева и И. Роднянская называют “принципиальной безотцовщиной” антиутопического мира, где “нарочито забывается традиционное почитание земли как общей матери и утверждается культ синтетических, не порожденных ни ее недрами, ни ее плодоносным покровом продуктов”. Образ Единого Государства получает дополнительный объем благодаря введению мифологемы “рай”, получающей пародийную окраску: у Замятина это “стеклянный рай”. Стекло не только выступает как элемент предметной детализации (дома стеклянные, стеклянные тротуары, полы, стеклянный космический корабль, стеклянный купол над Городом). По мере развертывания текста, многократного повторения и варьирования оно приобретает символический смысл. Характерная для стекла прозрачность подчеркивает отсутствие в мире Единого Государства тайны, права на обособление, на уединение и выражает мысль о вынужденной “соборности” существования в мегаполисе: “…среди своих прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен — мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом. Нам нечего скрывать друг от друга”. Ho стекло не только открывает глазу жизнь другого, но и служит невидимой границей, преградой — вынужденная “публичность” не означает родства, даже простого знакомства. Образ Единого Государства и связанный с ним комплекс идей (регламентация, порядок и т.д.) имеет в романе свой цветовой определитель. Особое смысловое наполнение приобретает в романе синий цвет. Он ассоциируется с размеренным, “правильным” существованием граждан Единого Государства. Синий цвет повторяется в описании города-государства, одежды населяющих его граждан (“юни-фа”), неба без единого облачка. Герой восхищается синими глазами О-90, цвет которых, по его мнению, свидетельствует о ясности, “правильности” ее мыслей. Мотив стекла в соединении с мотивом синего (синее небо, голубовато-серые юнифы, синяя майолика неба, синие глаза, серо-голубые шеренги) возбуждает представление о застылости, недвижности и служит реализации метафоры “ледяной город” (“Город внизу — будто из голубых глыб льда… а лед все стоит… ведь нет такого ледокола, какой мог бы взломать прозрачнейший и прочнейший хрусталь нашей жизни”). Мотив “ледяного города” символизирует мысль об отказе от свойственной европейской культуре фаустианской идеи бесконечного развития, о Едином Государстве как мире, выпавшем из мировой истории, абсурдном мире, где Богом стала Машина.

Синему противопоставлены желтый, красный, зеленый — те цвета, в стихию которых погружается герой, выходя за пределы Зеленой Стены, которая охраняет город-государство от дикой природы. Засыпая, Д-503 видит “цветные” сны. Вводя в роман образ естественной, живой жизни, Замятин пользуется самыми различными цветами.

<\p>

Замятин иронично обыгрывает происходящую в Едином Государстве подмену христианских ценностей. Хранители, следящие за покорностью нумеров, сравниваются ангелами-хранителями и уподобляются древним ангелам, охраняющим человека с детства. Лица ангелов, в представлении нумеров, должны быть “нежногрозными”. А лица людей, пришедших с доносом, теплятся, словно лампады: они ходят в “Бюро Хранителей” с доносами, как на исповедь.<\p>

ОБРАЗ ИНТЕГРАЛА И ЕГО СЮЖЕТО-ОБРАЗУЮЩАЯ РОЛЬ. На первой странице романа появляется образ, который станет в нем центральным и обретет особый символический смысл. Это образ Интеграла. Интеграл — важная деталь, принадлежащая научно-фантастическому плану замятинского произведения. Это созданный фантазией писателя космический снаряд, способный вырваться за пределы околоземной атмосферы, достичь иных миров, принести туда Благую весть о существовании Единого Государства и с помощью абсолютного знания, каким обладает этот рукотворный рай, пересоздать, “интегрировать” Вселенную, которая пока пребывает в состоянии “дикой свободы”.<\p>

Источник: https://libaid.ru/katalog/z/zamyatin-evgenij/3511-istoriya-sozdaniya-i-analiz-romana-my-zamyatina-e-i

О чем на самом деле «манарага» владимира сорокина: объясняет лев данилкин

Владимир Сорокин получил премию «НОС» за роман «Манарага», в котором бумажные книги используют в кулинарных целях. Лев Данилкин констатирует: великий русский писатель-радикал окончательно превратился в литературного традиционалиста

Трансформации в cвою противоположность случаются в жизни не так уж редко — и поэтому нас не должно удивлять, что в какой-то момент нечто подобное произошло с писателем-революционером В.Г.Сорокиным.<\p>

Что В.Г.Сорокин мутирует из «непримиримого» в «договороспособного», ясно было уже по «Теллурии».

Тоталитарность литературных практик вызывает у него скорее дружественную иронию, чем ужас и отторжение; если раньше его концептуалистские имитационные «куклы» — пугающе похожие на толстовский/соцреалистический/диссидентский оригиналы; поначалу благообразные, а затем вдруг покрывающиеся трупными пятнами и «взрывающиеся» от несовместимых с жизнью повреждений внутренних органов — шокировали, то теперь типично сорокинский текст — это скорее шутейная пьеса, скерцо, бодрый, бойкий и смешной фрагментец, который не столько «отменяет литературу как таковую», сколько сам задает новую — весьма высокую — планку; ну и автор, соответственно, скорее наслаждается сигарой, запустивши руки в проемы жилета, в компании коллег-«классиков», чем приседает, зажав уши и зажмурив глаза, после выстрела из миномета по их позициям.

Шли, однако, годы — и один из сюжетов не самой «Теллурии», но «вселенной «Теллурии», все же вылупился в отдельный роман.

Подробности по теме

«Манарага»: отрывок из нового романа Владимира Сорокина

«Манарага»: отрывок из нового романа Владимира Сорокина

«Манарага» представляет собой увлекательную хронику — в форме отчетов-эссе «я»-рассказчика — нескольких деловых поездок повара, который практикует с переменным успехом ритуал приготовления еды на дровах из превратившихся в музейные диковины бумажных книг; несмотря на пространные объяснения, что «это мода такая», бровь читателя, добравшегося до финала, находится на таком же стабильно высоком уровне, как у тех, кто услышал об этом «сюжете» в кратком изложении.

За опасную и виртуозную работу повару — он не просто готовит пищу, но умеет отличать хорошие тексты от плохих, и это главное в его профессии — платят серьезные деньги, на которые он может позволить себе качественное потребление в мире «нового Средневековья».

Однажды, вынужденный подчиняться законам подпольной корпорации — секты книжных поваров, он получает задание пресечь замыслы злоумышленников, которые в погоне за прибылью хотят коммерциализировать и тривиализовать близкую к сакрально-ритуальной деятельность поварского сообщества.

Роман — несомненная удача автора в том смысле, что он смешной; пересказывать шутки своими словами — последнее дело, но уж поверьте: Сорокин не подвел — посмеетесь.

Это сатира, в которой досталось всем; и про еду, и про литературу, и про будущее, и про современность — по всему прошелся.

А уж сколько здесь сорокинского — всех этих фирменных формул-псевдопословиц, которыми так славится Владимир Георгиевич: «Просто и ясно, как жареный батат на добром докторе Швейцере: мы нашли — мы и читаем! Ordnung muss sein!»

Для порядка же зададимся-ка таким вот вопросом. Почему В.Г.

Сорокин, с его идеальным слухом и чутьем на наличие «полена» в романе (очень удачная метафора из, собственно, «Манараги» — означающая «романность», наличие «литературного вещества», отличающего халтуру от произведения искусства), делает из сюжета о бук-эн-гриллере, который, на первый взгляд, годится на одну из глав для «Теллурии», целую книгу? Почему он полагает фигуру высокопрофессионального посредника между «высокой культурой» и плебсом, который готов платить за зрелищные презентации «качественного потребления» книг, достаточно важной, чтобы развернуть историю о ней до отдельного, оформленного как более важное, чем прочие — роман это роман, — высказывание? Где здесь «полено»?

Есть ли оно?

Подробности по теме

Тест: Сорокин или российская действительность?

Тест: Сорокин или российская действительность?

Это может называться «книги, подходящие для высокой кухни» — или «главные книги», неважно; факт тот, что это кем-то — некими «жрецами» — отобранные книги, книги со статусом, и этот статус подразумевает их влияние на общество — и определяет сам тип этого общества, задает культурную доминанту. Одно дело общество, где «жарят» — подыграем В.Г.

Сорокину — на Набокове и Томасе Манне, — и другое, где на Горьком и «Ваньке»; да-да, здесь есть момент, когда подпольные перекупщики предлагают рассказчику вязанку постсоветской литературы и тот, брезгливо проглядев тексты — про Ванькю в зассанном подъезде, — отказывается, нет уж, слуга покорный, на «этом» не жарю, после чего вновь принимается перебирать струны своей лиры, напевая гимны в честь Набокова и Томаса Манна. Интересный момент, на котором, пожалуй, следует остановиться поподробнее. Дело не в личном антагонизме В.Г.Сорокина и, допустим, З.Прилепина, которого наверняка и нет; дело в том, что «вопрос о книгах» — вопрос не эстетический, а политический. Это ведь не то же, что спор любителей борща и щей — какой тип похлебки кому нравится. Все мы знаем, что за выбором тех или иных книг стоят не просто наши физиологические вкусы, но — политические предпочтения. Что существуют специально обученные люди, которые (они нашли, мы читаем: орднунг мусс зайн) и договариваются, какие книги, условно говоря, «возьмут в будущее», а какие оставят за бортом. И поскольку — Сорокин, всю жизнь именно с этим феноменом работавший, прекрасно знает это — в литературоцентричной России тот, кто определяет и контролирует литературный канон, контролирует также и цайтгайст, престижность или маргинальность политических практик, моральные критерии, по которым оцениваются внелитературные персонажи. Иными словами, через принятый канон транслируется власть правящего класса, обеспечивается его культурное доминирование, база для существующего общественного договора. Контроль за «списком книг» подразумевает контроль за тем, какая версия истории «правильная», какой вариант будущего задается в качестве ориентира — как желательного, так и нежелательного: потому что смысл антиутопий как раз в том, чтобы пугать ими современников и подталкивать их к превентивным действиям, которые позволят им избежать этого неприятного для них будущего. Литература — это власть, вот что важно; и статус — тот или иной — книгам присваивают «жрецы», они договариваются, кого брать в будущее.

Сорокинский «бук-эн-гриллер» — как раз и есть один из таких «жрецов»: тот, кто может брезгливо поморщиться, дотронувшись до постсоветской, зашкваренной вязанки: «Не покупаю».

Разумеется, конфигурация, внутри которой «Ада» и «Одесские рассказы» ценятся на вес золота, а постсоветскую макулатуру про «ванькю» никто даром брать не хочет, преподносится как «объективная» — ну что вы, это никакая не дискриминация, а свободное решение рыночных субъектов на основе их эстетических убеждений; и так уж вышло, увы, что авторы книг про «ванькю» в будущем не нужны, спасибо, можете не беспокоиться, вас там просто нет, мы не включили вас в списки.

Интересно, однако ж, что статус «Ваньки» в сорокинском будущем и современном мире различаются, и весьма значительно; чем бы можно было объяснить это? Может быть, дело в том, что кто-нибудь — кто-нибудь, кто относится к либеральной интеллигенции, которая на дух не переносит «Ванькю» и весь стоящий за ним комплекс идеологий, полагая его эстетически никчемным, аморальным и антиобщественным, — хотел бы вычеркнуть его из культуры таким образом?

Подробности по теме

Захар Прилепин «Главная мысль русской литературы: Бог есть, Россия святая, ты ответишь за все»

Захар Прилепин «Главная мысль русской литературы: Бог есть, Россия святая, ты ответишь за все»

И «Ванькю», да, легко пародировать; однако ж пародировать легко и Толстого с Тургеневым; но «полено» там имеется — достаточно тяжелое, чтобы разнести мир, где в центре условный Набоков; и потяжелее, пожалуй, чем уж в «Манараге»-то, которая по этой части недалеко ушла: ну хорошо, пусть роман, авантюрный — прекрасно, с «динамичным сюжетом» — оʼкей; однако ж не «Граф Монте-Кристо», прямо скажем; да, бойкая, с ритмом, из разных технично сведенных кусков выстроенная вещь — но не то чтоб увертюра к «Тангейзеру». Это не значит, что все надо мерить по идеалу; но это к тому, что не надо бы кидаться поленьями тому, кто живет в стеклянном доме.

Разумеется, Сорокин достаточно тонок, чтобы на сюжетном уровне заслонить базовый для своего нового романа вопрос о «жрецах и ванькях» фейковым: проблема якобы в том, что в какой-то момент благоденствие бук-эн-гриллеров нарушает машина, которая в состоянии тиражировать уникальные экземпляры книг.

По сути, на сегодняшний день есть два В.Г.Сорокина. Первый — революционер, титан; тот В.Г.

Сорокин, который был кем-то вроде Курчатова, гением, сумевшим выделить содержащуюся в литературе атомную энергию, создать из нее взрывное устройство, атомную бомбу. Помимо способности добывать энергию из чужих текстов этот В.Г.

Сорокин обладает талантом сам создавать такого рода цельнолитые произведения, наполненные энергией: это, собственно, «Норма», «Роман», многие рассказы, «Метель».

И есть второй — повелитель всякой нечисти вроде живородящих блох и умных мехов, литератор с отменным чувством юмора, политический комментатор, футуролог, пародист, литературовед и — вы не поверите — консерватор, литературный полицейский, выпихивающий из «будущего» все то, что не соответствует его эстетическим и политическим предпочтениям. Сорокин Вэ-Гэ-Штрих.

И вот у этого писателя все складывается не так уж гладко.

Несмотря на репутацию удачливого пророка и широко растиражированные заявления о том, будто «предсказания В.Г.Сорокина сбываются буквально на глазах с пугающей точностью», все это, мягко говоря, преувеличение; и давайте честно признаем, что В.Г.

Соответственно, сорокинская вселенная «Теллурии» все больше похожа на затянувшуюся шутку, которая смешна именно потому, что она вообще ни о чем, это курьез в чистом виде, памятник визионеру, который отказывается признать, что мир развивается по законам, понять которые у него не получилось, — и в целом живет в своем собственном мире. Этому В.Г.

Сорокину ни про «современную жизнь», ни про историю сказать особо нечего — кроме свежих и оригинальных соображений о дефиците в России демократии, к которым присовокупляется набор леденящих кровь прорицаний относительно новой опричнины, центробежных тенденций, китаизации, исламской революции.

Прорицания — хороший бизнес; ну вот разве что предполагающий, что хотя бы иногда пророчества — ну хоть какие-нибудь — сбываются; ну или не пророчества, а соображения насчет истории или текущих обстоятельств; с этим пока дела обстоят неважно; и, что характерно, у тех авторов, которых В.Г.

Сорокин с таким омерзением выпроводил из своего будущего, работа с современным материалом получается лучше — один из них, например, пытается примирить общество, не понимающее своей недавней истории, но, возможно, за счет деятельности этого писателя у людей-таки получится осознать эту логику — и избавиться от неврозов.

Гораздо менее ясно, чем, собственно, занят В.Г.Сорокин, кроме генерирования несбывающихся прогнозов, фейерверка литературных пародий и цирка с разного рода гастрономической снедью: ой, что он съест на этот раз. Это все — или мы что-то забыли?

По правде сказать, в смысле неадекватности тому, что называется «экстралингвистической реальностью», Вэ-Гэ-Сорокин-Штрих напоминает директрису Смольного княгиню Голицыну, которая в декабре 1917-го писала письма своему начальству — императрице — с жалобами на то, что в ее помещениях разместился какой-то Sovnarcomme, который вытесняет Институт: Ваше Величество, что мне делать, какие будут ваши предписания. Как же так, ваше превосходительство, у нас тут, во-первых, первоиздания В.В.Набокова тиражируют, а во-вторых, тут к вам в современность лезет распоряжаться какой-то «ванькя», пишущий про стрельбу из автоматов и «зассанные подъезды». Да уж, лезет, и не то что лезет, он уже — здесь, уже — власть; и если все и дальше будет идти так, как идет, то будущее выглядит для императрицы и ее придворных, чьи интересы представляет В.Г.Сорокин, достаточно тревожно. Ванькя, которого как только ни называли — гунн, хам, варвар, манкурт, шариков, ватник, — внимательно, весело, без заискивания, смотрит в глаза литературным духанщикам, готовый — ведь история это улица с двусторонним движением — спародировать, теперь уже, он — их: будэм дэлат! Бьютэм тэладь!

Издательство Corpus, Москва, 2017<\p>

Читать Bookmate<\p> Самые важные новости культуры и политики, а также интервью с людьми, которые их делают, — в фейсбуке «Афиши Daily».

Источник: https://daily.afisha.ru/brain/4792-o-chem-na-samom-dele-manaraga-vladimira-sorokina-obyasnyaet-lev-danilkin/

Семь секретов романа «Мы». Медленное чтение Евгения Замятина

В романе Евгения Замятина ни разу не говорится прямо, на территории какой страны разворачивается сюжет произведения, — сообщается только, что после давней Двухсотлетней Войны Единое Государство, где живет главный герой Д-503, оградили Зеленой Стеною, выход за которую жителям Государства строго запрещен. Однако в «Записи 6-й» романа рассказывается, как Д-503 и его будущая возлюбленная I-330 посещают Древний Дом и там, в одной из некогда обитаемых квартир, Д-503 видит чудом сохранившийся портрет:

«С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древних поэтов (кажется, Пушкина)».

В отличие от Достоевского, Толстого и Чехова, Пушкин не был известен за пре­делами России настолько, чтобы кому-нибудь пришло в голову поставить на полочку его изображение (возможно, подразумевается копия портрета Пуш­кина работы Константина Сомова 1899 года: на нем поэт улыбается и смотрит зрителю прямо в лицо). Таким образом Замятин ненавязчиво намекает внима­тельному читателю: действие его романа «Мы» разворачивается на территории бывшей (советской) России.

2. Тайна «бесконечных ассирийских рядов»

В финале «Записи 22-й» Д-503 с энтузиазмом рассказывает о том, что он чув­ствует себя встроенным в «бесконечные, ассирийские ряды» граждан Единого Государства. До этого мотив Ассирии дважды встречается в зачине той же записи:

«Мы шли так, как всегда, т. е. так, как изображены воины на ассирий­ских памятниках: тысяча голов — две слитных, интегральных ноги, две интегральных, в размахе, руки. В конце проспекта — там, где грозно гудела аккумуляторная башня, — навстречу нам четырехугольник: по бокам, впереди, сзади — стража…»

И чуть далее: «Мы по-прежнему мерно, ассирийски шли…» Для чего Замятину понадобилось акцентировать внимание читателя именно на ассирийском происхождении того «четырехугольника», которым движутся по городу граж­дане? Для того чтобы провести параллель между глубокой древностью чело­вечества и его возможным нерадужным будущим. Новоассирийская держава (750–620 годы до н. э.) считается первой империей в истории человечества. Ее власти подавляли врагов с помощью идеально организованного войска, в котором, как и в Государстве из романа Замятина, культивировалась красота геометрического единообразия. Было введено единообразное вооружение, а воины делились на так называемые кисиры (отряды). Каждый кисир насчи­тывал от 500 до 2000 человек, разбитых по пятидесяткам, в свою очередь состоявшим из десяток.<\p>

3. Тайна сексуальной привлекательности героя

Невозможно не обратить внимания на то обстоятельство, что все женщины, о которых хоть сколько-нибудь подробно рассказывается в романе (I-330, О-90 и Ю), выделяют Д-503 среди остальных мужчин, а говоря точнее, испытывают к нему эротическое влечение.

В чем секрет привлекательности героя романа? В том, что он невольно выделяется из дистиллированного Единого Государства своим мужским, животным магнетизмом, материальным воплощением кото­рого в романе становятся волосатые руки Д-503. Этот мотив встречается в про­изведении Замятина трижды.

В «Записи 2-й» герой характеризует свои руки как «обезьяньи» и признается:

«Терпеть не могу, когда смотрят на мои руки: все в волосах, лохматые — какой-то нелепый атавизм».

В «Записи 22-й» эта метафора прямо расшифровывается:

«Я чувствовал на себе тысячи округленных от ужаса глаз, но это только давало еще больше какой-то отчаянно-веселой силы тому дикому, воло­саторукому, что вырвался из меня, и он бежал все быстрее».

А в «Записи 28-й» Д-503 с трудом удается удержать в себе другого человека — «с трясущимися волосатыми кулаками». Чуть дальше в этой же записи особое внимание к рукам героя проявляет I-330, раскрывая секрет магнетизма Д-503. Оказывается, он потомок диких и свободных людей — людей из-за Зеленой Стены:

«Она медленно поднимала вверх, к свету, мою руку — мою волосатую руку, которую я так ненавидел. Я хотел выдернуть, но она держала крепко.

Уже после Д-503 и явно по его следам собственную индивидуальность через свою сексуальность будет обретать герой романа Джорджа Оруэлла «1984».

4. Тайна стиля

Юрий Николаевич Тынянов описывает «принцип стиля» этого произведения следующим образом: «…экономный образ вместо вещи… …Все замкнуто, расчислено, взвешено линейно».

А другой великий филолог, Михаил Леонович Гаспаров, определил стиль романа «Мы» как «геометрически-проволочный». На самом деле в произведении Замятина наблюдается эволюция стиля, кото­рую можно разбить на три этапа.

Первый этап («геометрически-проволочный» стиль) — это начало романа, когда герой ощущает себя частью многомиллион­ного «мы»:

«Я люблю — уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим — только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни — весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки».

Но уже в начальных записях романа внимательный читатель обнаруживает вкрапления совсем другого стиля — метафорического и избыточного, восходящего к прозе символистов и Леонида Андреева (в герое заложена «червоточина» индивидуальности):

«Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить».

В середине романа (герой обретает индивидуальность, становится «я») этот цветистый стиль начинает доминировать:

«Раньше — все вокруг солнца; теперь я знал, все вокруг меня — мед­ленно, блаженно, с зажмуренными глазами…»

Наконец, в финале романа (герой теряет индивидуальность: утрачивает «я» и снова вливается в «мы») геометрически-проволочный стиль возвращается и утверждается настолько прочно, что рецидивам «символистского» стиля не остается места:

«Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь — мы победим. Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить».

5. Тайна ребенка

Все бы заканчивалось совсем мрачно и беспросветно, если бы не один, на пер­вый взгляд периферийный, сюжет романа и не одна реплика I-330 из «Записи 34-й». Дело в том, что Д-503 противозаконно «дал» (как сформулировано в «Записи 32-й») О-90 ребенка, а потом с помощью I-330 этот ребенок вместе с матерью был переправлен через Зеленую Стену за пределы Единого Государ­ства:

«…Вчера вечером пришла ко мне с твоей запиской… Я знаю — я все знаю: молчи. Но ведь ребенок — твой? И я ее отправила — она уже там, за Стеною. Она будет жить…»

Замятин неакцентированно дает внимательному читателю надежду: да, Д-503 в итоге потерпел в борьбе с Единым Государством сокрушительное поражение. Однако лучшее в нем, возможно, воскреснет в его ребенке за Зеленой Стеной.

6. Тайна дневника

Роман «Мы» часто именуют антиутопией, и это в общем справедливо, но, как кажется, помогает считывать лишь самые очевидные смыслы произведения и видеть в нем главным образом, по словам Замятина, «сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства — все равно какого».

Очень важно обратить внимание на другую жанровую особенность романа «Мы», а именно — на дневниковую форму, в которую заключено повество­вание. Определение жанра произведения как антиутопии не объясняет или почти не объясняет выбора подобной формы.

Может быть, «Мы» — это мета­роман, то есть роман о попытке стать писателем? Взглянув на произведение под таким углом, мы сразу же заметим, что очень большое количество его фрагментов посвящены раскрытию темы написания текста.

Более того, Д-503 саму жизнь, похоже, воспринимает как роман, как текст:

«И что это за странная манера — считать меня только чьей-то тенью. А может быть, сами вы все — мои тени. Разве я не населил вами эти страницы — еще недавно четырехугольные белые пустыни».

«Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним страницы своего мозга…»

«И я еще лихорадочно перелистываю в рядах одно лицо за другим — как страницы — и все еще не вижу того единственного, какое я ищу…»

«Кто тебя знает… Человек — как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать…»

«Прощайте — вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил столько страниц…»

И не получится ли тогда, что роман «Мы» будет уместнее поставить не столько в ряд антиутопий («О дивный новый мир» Хаксли, «1984» и «Скотный двор» Оруэлла, «Хищные вещи века» братьев Стругацких и так далее), сколько в ряд ключевых для русской литературы ХХ столетия произведений, одной из глав­ных тем которых является писательство и попытка стать писателем («Дар» Владимира Набокова, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, «В круге первом» Александра Солженицына). Только во всех этих романах героям в итоге все же удается стать писателями, а в «Мы» — нет: «Я не могу больше писать — я не хочу больше».<\p>

7. Тайна Марселя Пруста

Не источником, но некоторым «исходником» для всех русских (и не только) метароманов о попытке героя стать писателем послужила семитомная сага Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Кажется, нет стилистически ничего более далекого от тягучей прустовской эпопеи, чем короткий и энер­гичный роман Замятина.

Но именно Пруст первым в ХХ столетии поднял на новый уровень тему писательского творчества. Его главный герой Марсель всеми силами пытается задержать навсегда уходящее время и тем самым обре­сти бессмертие.

Он пробует самые разные способы: например, ценой неимо­верных усилий сближается с древними аристократическими французскими семействами, которые кажутся ему самим воплощением времени.

Только в последней книге под названием «Обретенное время» Марсель понимает, что лучший способ удержать время состоит в его подробнейшем описании — в его фиксации и консервировании. «Вселенная подлежит полному переписыва­нию» — вот ключевая фраза последнего романа Пруста и всей его саги.

Ставя перед своими «нумерами» задачу «составлять трактаты, поэмы, мани­фесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства», это Государство стремится обессмертить себя в слове. Однако в случае с Д-503 все идет по другому, непредусмотренному плану, так как писательство пробуждает в герое романа творческую индивидуальность.

Источник: https://ignat-oma.livejournal.com/2699.html

План-конспект урока по литературе (11 класс) по теме: ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ БУДУЩЕМУ В РОМАНЕ-АНТИУТОПИИ Евгения Замятина “МЫ”

Тема: ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ  БУДУЩЕМУ  В  РОМАНЕ-        АНТИУТОПИИ

Евгения Замятина “МЫ” ( урок – исследование)

Цель: познакомить учащихся с творчеством Е.И.3амятина, особенностями его творческой и жизненной позиции; проследить процесс развития жанра антиутопии в творчестве Е.И.3амятина; раскрыть значение романа “Мы” для развития русской и мировой литературы; формировать навыки анализа и исследовательской работы с текстом художественного произведения; прививать интерес к чтению.

Оборудование: презентация, на которой портрет Е.И.3амятина, схема-конспект с литературоведческими понятиями утопия – антиутопия; карточка-консультант для домашнего задания.

Эпиграфы :                                                        Я знаю, что у меня есть очень не-

удобная привычка говорить не то, что

в данный момент выгодно, а то, что мне

                     кажется правдой.

                                        Е.Замятин

         Этот роман – сигнал  об опасности,

угрожающей человеку,человечеству от

гипертрофированной власти машин и

власти государства – все равно какого.

                                        Е.3амятин

Этот роман “Мы” – самая шуточ-

                                                 ная и самая серьёзная вещь.

                                       Е.3амятин

О, Tempora, о, mores!

                           Цицерон

1.Индивидуальное задание: анализ “Рассказа о самом главном”.

2. Индивидуальные задания: анализ сказок о Фите:

А)  1-й учащийся – “Первая сказка о Фите “, «Вторая сказка о Фите ” ;

Б) 2-й учащийся – «Третья сказка о Фите”, «Последняя сказка о Фите ” .

3. Работа с литературоведческим понятием УТОПИЯ:

УТОПИЯ – (гр. не, нет + место – буквально, место, которого нет) –<\p>

1) изображение идеального общественного строя, лишённого научного обоснования (от названия сочинения английского гуманиста Томаса Мора «Утопия», 1516г.);<\p>

2) нереальная, несбыточная мечта.

4.Анализ романа «Мы». Работа по вопросам .

– Каково происхождение Единого Государства? Какие ero черты более всего восхищают главного героя романа? Назовите наиболее характерные.

– Как была установлена власть Единого Государства? (Великая Двухсотлетняя  Война между городом и деревней).

– С какими двумя владыками мира борется Единое Государство? (С голодом – переход на нефтяную пищу, правда, уцелело 0,2 % населения земного шара; с любовью).

– Какой принцип более всего восхищает Д-503? (Принцип равенства).

– Почему? (Нет оснований для зависти).

– Почему действие романа происходит в городе? (Нет живой природы, показан мир, лишённый природной изменчивости).

-Почему город основан на «квадратной гармонии»? Почему портреты людей создаются при помощи геометрических терминов? (Очертания лица Благодетеля, сидящих в аудиториях граждан. Раз и навсегда данное, отсутствует изменчивость).

– Назовите черты, присущие жизни этих людей.

– Что символизирует прозрачность жилища в романе Е.Замятина? Чем отличается от 4-го сна Веры Павловны в романе Н.Г.Чернышевского «Что делать?»? (У Н.Г.Чернышевского – положительное значение – светлых, гармоничных начал, а в Едином Государстве – вторжение в личную жизнь).

– Назовите ещё примеры такого вмешательства государства в личную жизнь своих граждан.

– Как ещё использует Е.Замятин противопоставление «прозрачность – непрозрачность» в своём романе? (Опущенные ресницы И-330, за которыми скрыт богатый внутренний мир).

– Мир Единого Государства Е.Замятин противопоставляет «дикому» миру за Стеной. Что он выбирает? (Ни то, ни другое: мир за Стеной с живой природой, хаотической и дикой, населён «естественными» людьми, которые воспринимают мир эмоционально – образно, но они существуют на примитивном уровне развития).

– Как соотносятся «Я» и «Мы» в романе? («Я» не существует, только нумера, безликие и бессловесные, каждый  один из, а не один, не человек, нумер).

– Что такое счастье с точки зрения жителя Единого Государства? (Духовное и физическое рабство – естественное состояние человека, быть счастливым  долг!!! каждого; счастье – отказ от мук выбора).

– Кто такой Благодетель, почему ему поклоняются? Является ли он олицетворением «мы» или культ «мы» есть создание его рук? (И то, и другое).

-Чем оплачено «стопроцентное счастье» и почему находятся «нумера», которые поднимают бунт? Бунт против счастья? (Свободой).

– Почему роман написан в форме дневника? В чём смысл выбора именно такого героя? (Д-503 – строитель Интеграла, т.е. высокопоставленный, учёный, нужный Единому Государству, но от этого не менее бесправный).

– Почему любовь – смертный враг Единого Государства? (Любовь – личное чувство, следствие души, она всегда непознаваемая тайна).

– Каким заболеванием заражается герой? (Индивидуальность).

Случайно ли, что И-330 музыкант? Произведение какого композитора исполняет она и на каком инструменте? (На рояле произведение А. Скрябина – теория цветомузыки).

– Почему И-330 одета не в стандартную робу, а в плотно облегающее чёрное декольтированное платье древней эпохи? (Подчёркивается красота, индивидуальность, женственность).

– В чём опасность романтической обстановки, которая окружает И-330? (Будоражит фантазию, высокие чувства, рождает стремление к красоте).

– Случайно ли И-330 принадлежит к организации «Мефи» Что это вам напоминает? (Мефистофель, бунт против Бога).

– Проследите на примере Д-503 процесс превращения из мыслящего человека в человека управляемого, «достойного» гражданина Единого Государства? (От стремления спасти И-330 даже ценой своей гибели – до равнодушия при виде казни её; сломлен, куплен властью; предаёт не только любовь, но и надежду на освобождение).

– Что утрачивает Д-503 с операцией по удалению Фантазии? ( Не только полёт мысли, но и благородные свойства, личные привязанности, человечность, сознание, совесть, становится программируемым, настоящей машиной).

– Так какой же надо сделать выбор: свобода или счастье? (Ложная альтернатива: свобода не возможна без счастья, как и счастье без свободы).

– Что же является главным содержанием романа: надежда или беспросветный пессимизм?

ВЫВОД:

Обезличивание человека неизбежно ведёт к обесцениванию человеческой жизни, личности, а следовательно, к жестокой  беспощадности по отношению к нему.

– Приведите примеры из истории. (Учащиеся приводят примеры).

Несвобода объявляется и воспринимается в Едином Государстве как  счастье. На самом деле не должно быть такого противопоставления, ведь без свободы не может быть и счастья.

<\p>

– Тоталитарно-деспотическая власть привела к обезличиванию человека и появлению Благодетеля или власть Благодетеля привела к обезличиванию?

– И да, и нет. Ф.М.Достоевский говорил о свободе, которая приводит к вседозволенности (государство, Благодетель), но Е.Замятин показал другую крайность, что несвобода позволяет пользоваться такой вседозволенностью.

Счастье в Едином Государстве видится как насаждаемое сверху тем аппаратом управления, которым руководит Благодетель и его помощники Хранители, которые ревностно стерегут людей от истинных чувств. Тотальная слежка, пытки, казни – необходимые атрибуты Единого Государства.

В финале романа все подвергаются Великой Операции – удаляется Фантазия, последний реликт души, атавизм.

        1) царство машинобожия с людьми-роботами, лишёнными всего индивидуального, бездушных, бесчувственных;

        2) дикий хаотический мир чувств и эмоций, где царит вечный бунт, но где уровень жизни и мысли очень низок.

         Так что же, выходи, Е.

Замятие – пессимист, который не видит выхода? Показав восстание против Единого Государства и рухнувшие стены, он вроде бы показал торжество естественного человека, естественных человеческих качеств над навязанными. Но бунт терпит поражение, сделана операция по удалению Фантазии, причём жители Единого Государства идут на это добровольно.<\p>

– Пессимизм? Безвыходность?

Но есть маленький лучик надежды: за Стену удалось уйти кое-кому из взбунтовавшихся нумеров, там оказалась «противозаконная мать» О-90. Роившийся в естественном мире её ребёнок от Д-503, может быть, станет одним из первых совершенных людей, в личности которого две распавшиеся половинки соединятся в гармонию, создав единое гуманное целое.

– О чём роман «Мы»?

– Роман «Мы» о будущем. Но является ли он утопией? Давайте проследим по признакам. Вывод: нет.

– Так что же это?

5. Работа с литературоведческим понятием АНТИУТОПИЯ.<\p>

АНТИУТОПИЯ – (анти (против) + утопия)- в художественной литературе – проекция в воображаемое будущее пессимистических представлений о социальном процессе.

(Используется вторая часть схемы-конспекта). Сравните признаки утопии и антиутопии по сземе-конспекту.

ВЫВОД: Роман Е.Замятина «Мы» – антиутопия. Вопрос жанра утопии – каким должно быть будущее? Вопрос антиутопии – каким будет будущее, если настоящее, меняясь лишь внешне, материально, захочет стать им? Что даст машинобожие + тирания, деспотизм и размывание личности?

6. Работа с карточкой-консультантом.

        М.М.Бахтин говорил о романе «Мы», что это не роман, а «Мениппова сатира».<\p>

– Что такое «Мениппова сатира»?

МЕНИППОВА  САТИРА  (МЕНИППЕЯ) – жанр античной литературы, характеризующийся свободным соединением стихов и прозы. Становление связывают с творчеством философа-киника 3 века до н.э. Мениппа из Гедары. Относится к жанру философской сатиры с характерным смешением серьёзного и комического, общей пародийной установкой.

В Европе «Мениппова сатира» породила жанр сатир-саморазоблачений, самоосмеяний, воспринятых воспринятый в одноимённой сатире («Мениппова сатира») эпохи Франции  16 век. Основные представители жанра – Сенека Младший, Петроний, Лукиан.<\p>

– Согласны ли вы с мнением М.М.

Бахтина, что роман «Мы» – «Мениппова сатира»?<\p>

– Почему?

7. Итог урока.

8. Домашнее задание.

        1- группа – используя карточку-консультанта, написать сочинение-рассуждение: прав ли М.Бахтин, называя роман «Мы» «Менипповой сатирой»?

        2-я группа письменный ответ на вопрос: почему счастье в Едином Государстве – «математически безошибочное счастье»?

        3-я группа – письменный ответ на вопрос: почему в представлении героя романа «линия Единого государства – это прямая… мудрейшая из линий»?

Источник: https://nsportal.ru/shkola/literatura/library/2014/10/22/predosterezhenie-budushchemu-v-romane-antiutopii-evgeniya