Анализ сборника шаламова «колымские рассказы»

Анализ сборника Шаламова «Колымские рассказы» | Литерагуру

Варлаам Шаламов – писатель, прошедший три срока в лагерях, переживший ад, потерявший семью, друзей, но не сломленный мытарствами: «Лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно.

Человеку — ни начальнику, ни арестанту не надо его видеть. Но уж если ты его видел — надо сказать правду, как бы она ни была страшна.

Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».

Основные темы в сборнике «Колымские рассказы»

Сборник «Колымские рассказы» — главное произведение писателя, которое он сочинял почти 20 лет. Эти рассказы оставляют крайне тяжелое впечатление ужаса от того, что так действительно выживали люди.

Главные темы произведений: лагерный быт, ломка характера заключенных. Все они обреченно ждали неминуемой смерти, не питая надежд, не вступая в борьбу.

Все герои несчастны, их судьбы безжалостно сломаны. Язык произведения прост, незатейлив, не украшен средствами выразительности, что создает ощущение правдивого рассказа обычного человека, одного из многих, кто переживал все это.

Анализ рассказов «Ночью» и «Сгущенное молоко»: проблемы в «Колымских рассказах»

Рассказ «Ночью» повествует нам о случае, который не сразу укладывается в голове: два заключенных, Багрецов и Глебов, раскапывают могилу, чтобы снять с трупа белье и продать.

Морально-этические принципы стерлись, уступили место принципам выживания: герои продадут белье, купят немного хлеба или даже табака. Темы жизни на грани смерти, обреченности красной нитью проходят через произведение. Заключенные не дорожат жизнью, но зачем-то выживают, равнодушные ко всему.

Проблема надломленности открывается перед читателем, сразу понятно, что после таких потрясений человек никогда не станет прежним.

Проблеме предательства и подлости посвящен рассказ «Сгущенное молоко». Инженеру-геологу Шестакову «повезло»: в лагере он избежал обязательных работ, попал в «контору», где получает неплохое питание и одежду.

Заключенные завидовали не свободным, а таким как Шестаков, потому что лагерь сужал интересы до бытовых: «Только что-либо внешнее могло вывести нас из безразличия, отвести от медленно приближающейся смерти. Внешняя, а не внутренняя сила.

Внутри все было выжжено, опустошено, нам было все равно, и дальше завтрашнего дня мы не строили планов». Шестаков решил собрать группу для побега и сдать начальству, получив какие-то привилегии. Этот план разгадал безымянный главный герой, знакомый инженеру.

И Шестаков приносит лакомство с «чудовищно синей наклейкой», это месть героя: он съел обе банки под взорами других заключенных, которые не ждали угощения,  просто наблюдали за более удачливым человеком, а потом отказался следовать за Шестаковым. Последний все же уговорил других и хладнокровно сдал их. Зачем? Откуда это желание выслужиться и подставить тех, кому еще хуже? На этот вопрос В.Шаламов отвечает однозначно: лагерь растлевает и убивает все человеческое в душе.

Анализ рассказа «Последний бой майора Пугачева»

Если большинство героев «Колымских рассказов» равнодушно живут неизвестно для чего, то в рассказе «Последний бой майора Пугачева» ситуация иная. После окончания Великой Отечественной войны в лагеря хлынули бывшие военные, вина которых лишь в том, что они оказались в плену.

Люди, которые боролись против фашистов, не могут просто равнодушно доживать, они готовы бороться за свою честь и достоинство. Двенадцать новоприбывших заключенных во главе с майором Пугачевым организовали заговор с целью побега, который готовится всю зиму.

И вот, когда наступила весна, заговорщики врываются в помещение отряда охраны и, застрелив дежурного, завладевают оружием. Держа под прицелом внезапно разбуженных бойцов, они переодеваются в военную форму и запасаются провиантом. Выйдя за пределы лагеря, они останавливают на трассе грузовик, высаживают шофёра и продолжают путь уже на машине, пока не кончается бензин.

Покорно ли он ждет наказания? Нет, он и в этой ситуации проявляет силу духа, сам прерывает свой трудный жизненный путь: «Майор Пугачев припомнил их всех – одного за другим – и улыбнулся каждому. Затем вложил в рот дуло пистолета и последний раз в жизни выстрелил». Тема сильного человека в удушающих обстоятельствах лагеря раскрывается трагически: его или перемалывает система, или он борется и гибнет.

«Колымские рассказы» не пытаются разжалобить читателя, но сколько в них страданий, боли и тоски! Этот сборник нужно прочесть каждому, чтобы ценить свою жизнь.

Ведь, несмотря на все обычные проблемы, у современного человека есть относительная свобода и выбор, он может проявлять другие чувства и эмоции, кроме голода, апатии и желания умереть. «Колымские рассказы» не только пугают, но и заставляют взглянуть на жизнь по-другому.

Например, перестать жаловаться на судьбу и жалеть себя, ведь нам повезло несказанно больше, чем нашим предкам, отважным, но перемолотым в жерновах системы.

Источник: https://LiteraGuru.ru/analiz-sbornika-shalamova-kolymskie-rasskazy/

Анализ цикла “Колымские рассказы” Шаламова | Инфошкола

В своих «Колымских рассказах» Шаламов сознательно отталкивается от повествования Солженицына. Если «В одном дне… » труд— духовное освобождение, то у Шаламова работа — это каторга, «лагерь был местом, где учили ненавидеть физический труд, ненавидеть труд вообще».

И если на какой-то миг герою Шаламова работа может показаться «мелодией», «музыкой», «симфонией» («Артист лопаты»), то уже в следующий момент это какофония, скрежет и рваный ритм, обман и ложь. Для Варлама Шаламова катарсис, т.е. положительный урок пребывания в лагерях, невозможен.

Однако следует отдать должное 16 годам заключения писателя, скитавшегося «от больницы до забоя». Варлам Шаламов — во многом Вергилий, катающий свою тачку по кругам ада. (Документальный рассказ «Заговор юристов» — яркий тому пример). Писатель был осужден по 58 ст. и попал в «уголовные лагеря», где содержались «бытовики» и политзаключенные.

«… вагонетки и вагоны по канату уплывают на бутару — на промывочный прибор, где под струей воды промывается грунт, и на дно колоды оседает золото». «Но это дело не твое». Бутарят (посыпают лопаточками грунт) не тачечники. Пятьдесят восьмую к золоту и близко не подпускают.

Он не видит тех, кто привел это колесо в действие, всех исполнителей феодальной системы лагерей нашего века. Шаламову хотелось бы сорвать маску неизвестности с каждого, поименно. Эта маска «пелена неизвестного» прирастает к ним, срастается с их кожей. И чем раньше эту пелену сорвать — тем лучше.

Есть такое понятие, как «затекстовые, закадровые персонажи» произведения (рок и случайность у Набокова, например). Они ни разу не упоминаются у Шаламова, но их присутствие именно «чувствуется». И мы можем знать только примерное количество.

«За работой бригадира весьма тщательно (официально) следит… смотритель.

За смотрителем наблюдает старший смотритель, за старшим смотрителем — прораб участка, за прорабом— начальник участка, за начальником участка — главный инженер и начальник прииска.

Выше эту иерархию я вести не хочу — она чрезвычайно разветвлена, разнообразна, дает простор и для фантазии любого догматического или поэтического вдохновения».

Ведь Э.П.Берзин и И.В.Сталин работали далеко не вдвоем. Согласных махине рабовладения XX века были миллионы.

Но кто они? Где их искать? Позже ответы на эти вопросы можно найти в творчестве Сергея Довлатова, который говорил, что «Ад — это мы сами».

* * *

Шарль Франсуа Гуно полагал, что свобода есть не что иное, как сознательное и добровольное подчинение неизменным истинам. Истины эти скорее всего любовь, дружба, честь и правда. Исходя отсюда можно сказать, что герои Шаламова таки достигают этой свободы в рассказе «Последний бой майора Пугачева» (все 12 беглецов добиваются внутренней свободы ценой жизни).

Бригадир пишет докладную начальству — так мол и так, инжектор вышел из рабочего состояния», необходимо либо исправить этот, либо прислать новый (автором сохранен стиль письма).

Ответ начальника следует незамедлительно: «Если заключенный Инжектор со следующего дня не выйдет на работу, то его следует поместить в штрафной изолятор… И держать его там сколько потребуется… До тех пор, пока не войдет в трудовой ритм».

Источник: https://info-shkola.ru/analiz-kolymskie-rasskazy-shalamova/

Анализ «Колымских рассказов» Варлама Шаламова

Творчество Варлама Шаламова относится к русской литературе 20-го века, а сам Шаламов признан одним из самых выдающихся и талантливых писателей этого столетия.

Его произведения пропитаны реалистичностью и несгибаемым мужеством, а «Колымские рассказы», основное его художественное наследие, представляют собой ярчайший образец всех мотивов творчества Шаламова.

https://www.youtube.com/watch?v=YR0HLsydeXY

Каждая история, включенная в сборник рассказов, является достоверной, так как писателю самому пришлось пережить сталинский ГУЛАГ и все последовавшие за ним мучения лагерей.

Человек и тоталитарное государство

Как уже сказано раньше, «Колымские рассказы» посвящены той жизни, которую пришлось пережить невероятному количеству людей, прошедших безжалостные сталинские лагеря.

Тем самым, Шаламов поднимает основной нравственный вопрос той эпохи, раскрывает ключевую проблему того времени – это противостояние личности человека и тоталитарного государства, которое не щадит человеческих судеб.

Делает это Шаламов через изображение жизни людей, сосланных в лагеря, ведь это уже заключительный момент такого противостояния.

Шаламов не чурается суровой действительности и показывает всю реальность того так называемого «жизненного процесса», которая пожирает человеческие личности.

Изменения ценностей жизни человека

Помимо того, что писатель показывает то, насколько суровым, бесчеловечным и несправедливым наказанием это является, Шаламов делает акцент на том, в кого вынужден превращаться человек впоследствии лагерей.

Особенно ярко выделена это тема в рассказе «Сухим пайком», Шаламов показывает насколько воля и гнет государства подавляет личностное начало в человеке, насколько растворят его душу в этой злостной государственной машине.

Ценностями жизни становятся элементарные вещи, которые трансформируют человеческую душу, превращают человека в животное. Все, что начинают желать люди – это выжить, все, что ими управляет – тупая и ограниченная жажда жизни, жажда просто быть.

Художественные приемы в «Колымских рассказах»

Эти практически документальные рассказы пронизаны тонкой, мощной философией и духом мужества и смелости. Многие критики выделяют особенную композицию всей книги, которая состоит из 33 рассказов, но при этом не теряет целостности.

Причем рассказы расположены не в хронологическом порядке, но от этого композиция не теряет смыслового назначения. Наоборот, у Шаламова рассказы расположены в особом порядке, который позволяет увидеть жизнь людей в лагерях полноценно, ощутить ее, как единый организм.

Художественные приемы, используемые писателем, поражают своей продуманностью. Шаламов использует лаконизм в описании кошмара, которые люди переживают в подобных нечеловеческих условиях.

Но «Колымские истории» состоят из разных рассказов. Например, рассказ «Надгробное слово» пропитан невыносимой горечью и безысходностью, а рассказ «Шерри-бренди» показывает насколько человек выше обстоятельств и что для любая жизнь наполнена смыслом и истиной.

А рассказ «По снегу» и вовсе посвящен писательской деятельности, роли писателя в жизни людей и тем сложностям, которые им приходится переживать.

Нужна помощь в учебе?

Предыдущая тема: Михаил Шолохов: «Донские рассказы» и «Тихий Дон»
Следующая тема:   Народ и интеллигенция в русской литературе: истоки, взгляд Радищева

Источник: https://www.nado5.ru/e-book/shalamov-kolymskie-rasskazy

Варлам Шаламов и его «Колымские рассказы»: осмысление опыта XX века – Церковь Успения Богородицы

И — пусть на свете не жилец –
Я — челобитчик и истец
Невылазного горя.
Я — там, где боль, я — там, где стон,
В извечной тяжбе двух сторон,
В старинном этом споре.

В.Т. Шаламов

26 января 2017 г.

настоятель Михаило-Архангельского храма поселка Архангельское священник Илия Ничипоров принял участие в проходившей в Зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя секции XXV Международных Рождественских образовательных чтений под названием «Стоявшие у истоков Чтений» и выступил с докладом «Варлам Шаламов и его «Колымские рассказы»: осмысление опыта ХХ века».

Жизненный и творческий путь Варлама Тихоновича Шаламова (1907–1982), проведшего в сталинских лагерях в общей сложности около двух десятков лет, емко отразил трагические парадоксы судьбы отечественной интеллигенции в советскую эпоху, а также радикально изменившиеся, по сравнению с ХIХ в.

, отношения художника с историческим временем. Будущий писатель родился 18 июня 1907 г. в Вологде, в интеллигентской священнической семье. Его отец, Тихон Николаевич, был великолепно образованным человеком, до 1904 г. на протяжении ряда лет служил православным миссионером на Алеутских островах. Революционные потрясения 1917 г.

обернулись для семьи Шаламовых катастрофой.

В «Колымских рассказах» этот автобиографический опыт найдет отражение в рассказе «Крест» (1959), в центре которого окажутся образы бедствующего слепого священника и его жены и трагической кульминацией которого станет эпизод, когда главный герой разрубает топором наперсный крест из червонного золота, чтобы обменять его в магазине на продукты.

Образ страждущего пастыря мелькнет и в рассказе «Выходной день» (1959), в изображении заключенного священника Замятина, в одиночестве совершающего Литургию прямо на заснеженной лесной поляне.

В 1924 г. Шаламов покидает Вологду и устраивается работать дубильщиком на кожевенном заводе в подмосковной Сетуни, совмещая эту работу с деятельностью «ликвидатора неграмотности», а в 1926 г. становится студентом факультета советского права МГУ.

В эти годы он активно участвует в диспутах на общественно-политические темы в университете, на непродолжительное время сближается с литературным кружком «Новый ЛЕФ». 19 февраля 1929 г.

за участие в распространении неопубликованного завещания Ленина, его «Письма к съезду», в котором, в частности, говорилось об опасности наделения Сталина властью, Шаламов был арестован, заключен в Бутырскую тюрьму, а затем провел три года в Вишерских лагерях, что впоследствии найдет отражение в его «Антиромане» – серии рассказов о Вишере, а также в «колымском» цикле, особенно ярко – в рассказе «У стремени» (1967).

В 1932 г. Шаламов возвращается в Москву, пишет рассказы и очерки для различных газет и журналов, но в январе 1937 г. вновь арестовывается в рамках того же дела и приговаривается к отбыванию пятилетнего срока в Колымских лагерях. В 1943 г.

он осуждается на новый – уже десятилетний – срок за то, что дерзнул назвать «злобного эмигранта» Бунина великим русским писателем: обстоятельства допроса по поводу слов о Бунине запечатлены в рассказе «Мой процесс» (1960). В октябре 1951 г.

В 1956 г. писатель был реабилитирован и вернулся в Москву. Грандиозным творческим воплощением лагерного опыта художника стал объемный корпус его «колымской» прозы, выступивший и своего рода литературным манифестом Шаламова.

Сплав документализма и художественного видения мира открыл путь к обобщающему постижению человека в нечеловеческих обстоятельствах, сам лагерь осознан у Шаламова как своеобразная модель исторического, социального бытия, миропорядка в целом: «Лагерь – мироподобен.

В нем нет ничего, чего не было бы на воле, в его устройстве, социальном и духовном»2.

Иллюстрация Б. Забирохина к книге “Колымские рассказы”

«Колымская» проза создавалась в период с 1954 по 1982 гг. и представляет собой разножанровое циклическое единство, которое складывается из пяти сборников рассказов, примыкающих к ним «Очерков преступного мира», а также «Воспоминаний» и «Антиромана». В СССР эти произведения стали издаваться только с 1987 г., на Западе – с конца 1960-х гг.

В 1950–1970-е гг. Шаламов имел возможность публиковать только поэзию, начиная с 1957 г., когда в журнале «Знамя» была напечатана подборка его стихов. В 1950-е гг. он сближается с Б. Пастернаком, который очень ценил его поэтический талант, а в 1961–1972 гг.

выходит ряд его сборников («Огниво», «Шелест листьев», «Дорога и судьба», «Московские облака»).

Поэтический мир Шаламова, основанный на парадоксальном сочетании сдержанности, аскетичности стиля и затаенного, страстного исповедального лиризма, вобрал в себя «кричащую память» о «коварной парке-судьбе», трагедийный опыт человека, прошедшего через жернова своего века, через пронзительное ощущение собственной богооставленности. Очерковое, документально-автобиографическое начало становится в цикле «Колымских рассказов» основой масштабных художественных обобщений.

Здесь нашли творческое воплощение размышления Шаламова о «новой прозе», которая, по его мнению, должна уйти от излишней описательности, от «учительства» в толстовском духе и стать «прозой живой жизни, которая в то же время – преображенная действительность, преображенный документ», заявить о себе в качестве «документа об авторе», «прозы, выстраданной как документ»3. Эта будущая «проза бывалых людей» утверждает особое понимание художественной роли автора-повествователя: «Писатель – не наблюдатель, не зритель, а участник драмы жизни, участник и не в писательском обличье, не в писательской роли»4. При этом лагерная тема трактуется Шаламовым как путь к широкому осмыслению исторического опыта индивидуального и народного бытия в ХХ столетии: «Разве уничтожение человека с помощью государства – не главный вопрос нашего времени, нашей морали, вошедший в психологию каждой семьи?»5

назвал подобное «желание обязательно изобразить устоявших» – «видом растления духовного», поскольку, с его точки зрения, лагерь порождает необратимые, разрушительные изменения сознания и выступает исключительно «отрицательным опытом для человека – с первого до последнего часа»6.

В лагерном эпосе Шаламова эти исходные представления в значительной степени уточняются и корректируются в процессе художественного исследования действительности и характеров персонажей.

Главным жанром цикла стала новелла, в предельно динамичном сюжетном рисунке передавшая остроту стремительно накладывающихся друг на друга, зачастую абсурдистских обстоятельств жизни заключенного на грани небытия. Синергия художественного мышления и документализма является главным «нервом» эстетической системы автора «Колымских рассказов».

Ослабление художественного вымысла открывает у Шаламова иные оригинальные источники образных обобщений, основанные не на конструировании условных пространственно-временных форм, но на вчувствовании в доподлинно сохраненные в личной и общенациональной памяти «зигзаги» лагерного бытия, в содержание и словесную ткань различного рода частных, официальных, исторических документов, в онтологические глубины предметного мира.

Центральным предметом изображения становится лагерная судьба рядовых советских граждан, отбывающих заключение по политическим обвинениям: фронтовиков, инженеров, творческой интеллигенции, крестьян и др.

Чаще всего художественно исследуется мучительный процесс разложения, окаменения личности, ее нравственной капитуляции как перед лагерными «блатарями», для которых она превращается в услужливого «чесальщика пяток» («Заклинатель змей», «Тифозный карантин»), так и перед большим и малым начальством («У стремени»), перед разрушающей душу и тело логикой лагерной действительности («Одиночный замер»). С другой стороны, автором постигаются, как правило, ситуативные, обреченные на жесткое подавление и растворение в лагерной среде проявления простой человечности, искренности («Сухим пайком», «Хлеб», «Плотники»), связанные иногда с теплящимся религиозным чувством («Апостол Павел»), а также выражаемое с различной степенью осознанности инстинктивное, социальное, интеллектуальное, духовно-нравственное сопротивление лагерю («На представку», «Июнь», «Сентенция», «Последний бой майора Пугачева»).

Шаламовым подробно выведена и среда лагерных воров, «блатарей», отбывающих сроки за уголовные преступления и становящихся в руках Системы действенным инструментом уничтожения человека в лагере, в особенности оказавшихся здесь представителей интеллигенции, презрительно именуемых «Иванами Ивановичами» («На представку», «Заклинатель змей», «Тифозный карантин», «Красный крест»).

Как важное звено лагерной действительности показана у Шаламова медицина, создана примечательная типология характеров врачей, фельдшеров, которые по долгу призвания выступают в качестве «единственных защитников заключенного» 7 , могут дать ему временное прибежище на больничной койке, согреть его хотя бы отдаленным подобием человеческого участия («Красный крест», «Перчатка», «Тифозный карантин», «Домино»), глубоко прозреть его обреченность («Аневризма аорты»). Вместе с тем врач вольно или невольно оказывается нередко заложником, жертвой и «блатной» прослойки лагерной среды, и собственного медицинского окружения, а также Системы, превращающей больницу в свое подобие («В приемном покое», «Мой процесс», «Начальник больницы», «Вечная мерзлота», «Подполковник медицинской службы», «Прокуратор Иудеи»).

Остановлюсь подробнее на одном из самых ярких «колымских» рассказов на медицинскую тему, где изображение лагерной реальности достигает онтологического масштаба. Рассказ «Прокуратор Иудеи» (1965) открывается эпически детализированной экспозицией, рисующей прибытие в бухту Нагаево парохода с «человеческим грузом» «пятого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года».

Повествовательная часть начинается с изображения характера заведующего хирургическим отделением больницы для заключенных Кубанцева, бывшего фронтовика. За внешним социальным благополучием героя (семья, «офицерский полярный паек») уже с первых эпизодов проступает его внутренняя растерянность перед «слишком большим грузом», обрушенным на него Колымой, перед всезаглушающим «запахом гноя».

По контрасту с «растерявшимся» Кубанцевым в рассказе выведена личность Браудэ, «хирурга из заключенных, бывшего заведующего этим же самым отделением». Это характерный для «Колымских рассказов» образ врача, глубоко постигающего «изнаночную» сторону лагеря.

Балансируя на грани небытия («тридцать седьмой год вдребезги разбил всю судьбу»), между десятилетним «сроком за плечами» и «очень сомнительным будущим», Браудэ из последних сил стремится устоять, сберечь человечность, он «не возненавидел своего преемника, не делал ему гадости».

Во внутренней жизни персонажа автор распознает мучительную борьбу памяти, сохраняющей основу личности, и лагерной инерции самозабвения. Оппозиция памяти и «презренной забывчивости» станет ключевой в художественном содержании рассказа. На переломе сюжетного действия в рассказе неожиданно повторяется экспозиционный план, но повторяется с существенным приращением смысла.

От количественного уточнения о «трех тысячах заключенных» автор устремляется к воскрешению памяти о бунте, поднятом заключенными в пути, и о том, как «при сорокаградусном морозе… начальство приняло решение залить все трюмы водой». Со страшными последствиями этой расправы в виде «отморожений третьей-четвертой степени» и столкнулся Кубанцев «в первый день его колымской службы».

Ее «избирательное» действие раскрывается в том, как спустя годы после работы на Колыме он мог в подробностях вспомнить многих заключенных, «чин каждого начальника» и «одного только не вспомнил» – «парохода «КИМ» с тремя тысячами обмороженных заключенных». Лживая, неверная память становится результатом целенаправленного воздействия Системы, деформирующей личность.

В последних строках произведения внезапно, в согласии с законами новеллистического жанра, возникает литературная ассоциация с рассказом А. Франса «Прокуратор Иудеи», которая существенно расширяет горизонты авторских обобщений. В рассказе Анатоля Франса «Прокуратор Иудеи» (1891) показана жизнь Иудеи в I в. н.э.

Знатный римлянин Элий Ламия после двадцати лет разлуки встречается с бывшим прокуратором Понтием Пилатом. Автором подробно описаны детали внешнего и внутреннего облика Пилата, сохранившего «живость», «ясность ума»8 , не ослабевшую память.

В разговоре с Ламием он отчетливо припоминает обстоятельства своего правления: восстание самаритян, планы закладки акведука, рассказывает о том, как вопреки своему «человеколюбию» под натиском толпы иудеев вынужден был принимать решения о казнях… Однако «неудобное» прошлое из памяти Пилата вытесняется: психологически подробно передается реакция Пилата на слова Ламия о «молодом чудотворце» из Галилеи, об Иисусе Назарее, который «был распят за какое-то преступление»: «Понтий Пилат нахмурил брови и потер рукою лоб, пробегая мыслию минувшее. Немного помолчав, он прошептал: – Иисус? Назарей? Не помню». В рассказе Шаламова эти евангельские и литературные ассоциации выводят изображение на уровень символических обобщений, дают ключ к трактовке авторской нравственной позиции, емко сформулированной в заглавии. Параллель с Пилатом указывает на авторскую оценку беспамятства Кубанцева и многих подобных ему прошедших через Колыму людей как нравственного преступления, заслуживающего самого сурового суда, – преступления, которое восходит к многовековому, повторяющемуся в разные исторические эпохи опыту предательства, к Пилатовой практике «умывания рук».

«Колымский» эпос Варлама Шаламова, вписывающийся в общий контекст «лагерной» прозы, которая представлена произведениями А. Солженицына, О. Волкова, А. Жигулина, Е. Гинзбург, в современной литературе З.

Прилепина («Обитель»), явил самобытный творческий опыт постижения бытия личности в исключительных обстоятельствах исторического времени, стал выражением актуальных тенденций развития русской прозы, ищущей новых ресурсов художественной выразительности на стыке документальности и грандиозных художественных обобщений.

Источник

1. Шаламов В.Т. Несколько моих жизней // Шаламов В.Т. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Высокие широты. Екатеринбург, 2005. С. 4.
2. Шаламов В.Т. Записи // Шаламов В.Т. Сочинения… Т. 2. С. 555.
3. Шаламов В.Т. О прозе // Шаламов В.Т. Сочинения… Т. 1. С.

17, 21, 26.
4. Там же. С. 20.
5. Там же. С. 25.
6. Там же. С. 16.
7. Здесь и далее рассказы Шаламова цитируются по изд.: Шаламов В.Т. Сочинения: В 2 т. Екатеринбург, 2005.

8. Текст рассказа приведен по изд.: Франс А. Собр. соч. В 8 т. Т. 2. М.

, 1958.

Список использованной литературы:

3. Сухих И.Н. Жить после Колымы (1954–1973. «Колымские рассказы» В.Шаламова) // Звезда. 2001. № 6. С. 208–220.

Источник: https://klin-demianovo.ru/http:/klin-demianovo.ru/analitika/118167/varlam-shalamov-i-ego-kolyimskie-rasskazyi-osmyislenie-opyita-xx-veka/

Тема трагической судьбы человека в тоталитарном государстве в «Колымских рассказах» В. Шаламова

Я двадцать лет живу в пещере,

Горя единственной мечтой, Что,

вырываясь на свободу И сдвинув

плечи, как Самсон, Обрушу

каменные своды На многолетний

Сталинские годы — один из трагических периодов в истории России. Многочисленные репрессии, доносы, расстрелы, тяжелая, давящая атмосфера несвобо­ды — вот лишь некоторые приметы жизни тоталитар­ного государства. Страшная, жестокая машина авто­ритаризма ломала судьбы миллионов людей, их родных и близких.

В. Шаламов — свидетель и участник тех ужасных событий, которые переживала тоталитарная страна. Он прошел и ссылку, и сталинские лагеря.

Инако­мыслие жестоко преследовалось властью, и за жела­ние говорить правду писателю пришлось заплатить слишком дорогую цену. Опыт, вынесенный из лаге­рей, Варлам Тихонович обобщил в сборнике «Ко­лымские рассказы».

«Колымские рассказы» — па­мятник тем, чья жизнь была загублена в угоду куль­ту личности.

Оказавшись в критической жизненной ситуа­ции, люди показывали свое подлинное «я».

Были сре­ди заключенных и предатели, и трусы, и подлецы, и те, кого «сломали» новые обстоятельства жизни, и те, кто сумел в нечеловеческих условиях сохранить в себе человеческое. Последних было меньше всего.

Самыми страшными врагами, «врагами народа», были для власти политические заключенные. Именно они находились в лагере в самых жесточайших усло­виях.

Уголовники — воры, убийцы, грабители, кото­рых рассказчик иронично называет «друзьями наро­да», как это ни парадоксально, вызывали у лагерного начальства куда больше симпатии.

Они имели разные поблажки, могли не ходить на работу. Им многое схо­дило с рук.

Автор рисует образы блата­рей Наумова и Севочки, для которых жизнь человека ничего не стоит и которые убивают инженера Гаркунова за шерстяной свитер.

Авторская спокойная ин­тонация, с которой он завершает свой рассказ, гово­рит о том, что такие сцены для лагеря — обычное, буд­ничное явление.

Рассказ «Ночью» показывает, как у людей стира­ются грани между плохим и хорошим, как главной целю становилось — выжить самому, чего бы это ни стоило. Глебов и Багрецов ночью снимают одежду с мертвеца с намерением добыть себе вместо нее хлеб и табак. В другом рассказе осужденный Денисов с удо­вольствием стягивает портянки с умирающего, но еще живого товарища.

Жизнь заключенных была невыносимой, особенно тяжело им приходилось в жестокие морозы. Герои рассказа «Плотники» Григорьев и Поташников, ин­теллигентные люди, ради спасения собственной жиз­ни, ради того, чтобы хотя бы один день провести в теп­ле, идут на обман. Они отправляются плотничать, не умея этого делать, чем спасаются от лютого мороза, получают кусок хлеба и право погреться у печки.

Герой рассказа «Одиночный замер», недавний сту­дент университета, изможденный голодом, получает одиночный замер. Он не в силах выполнить это зада­ние полностью, и наказание ему за то — расстрел.

Жестоко наказаны и герои рассказа «Надгробное сло­во». Ослабевшие от голода, они вынуждены были за­ниматься непосильным трудом.

За просьбу бригадира Дюкова улучшить питание вместе с ним самим была расстреляна вся бригада.

Автор показывает и зверство надзирателей, кото­рые, не имея никакого сочувствия к ближним своим, уничтожают жалкие куски заключенных, ломают их котелки, осужденного Ефремова избивают до смерти за кражу дров.

В рассказе «Дождь» показывается, что работа «врагов народа» проходит в невыносимых условиях: по пояс в земле и под непрекращающимся дождем. За малейшую оплошность каждого из них ждет смерть. Великая радость, если кто-то покалечит сам себя, и тогда, может быть, ему удастся избежать ад­ской работы.

Заключенные и живут в нечеловеческих условиях: «В бараке, набитом людьми, так тесно, что можно было спать стоя… Пространство под нарами было на­бито людьми до отказа, надо было ждать, чтобы при­сесть, опуститься на корточки, потом привалиться куда-нибудь к нарам, к столбу, к чужому телу — и за­снуть… ».

Искалеченные души, искалеченные судьбы… «Внутри все было выжжено, опустошено, нам было все равно»,— звучит в рассказе «Сгущенное молоко».

В этом рассказе возникает образ «стукача» Шестако-ва, который, рассчитывая привлечь рассказчика бан­кой сгущенки, надеется подговорить его на побег, а потом донести об этом и получить «вознаграждение».

Несмотря на крайнее физическое и нравственное ис­тощение рассказчик находит в себе силы раскусить замысел Шестакова и обмануть его. Не все, к сожале­нию, оказались такими догадливыми. «Они бежали через неделю, двоих убили недалеко от Черных клю­чей, троих судили через месяц».

В рассказе «Последний бой майора Пугачева» ав­тор показывает людей, дух которых не сломили ни фашистские концлагеря, ни сталинские.

«Это были люди с иными навыками, привычками, приобретен­ными во время войны,— со смелостью, умением рис­ковать, верившие только в оружие. Командиры и сол­даты, летчики и разведчики»,— говорит о них писа­тель.

«Последний бой майора Пугачева» наглядно пока­зывает, как Родина обошлась с людьми, сражавши­мися за нее и провинившимися лишь в том, что по воле судьбы они оказались в немецком плену.

https://www.youtube.com/watch?v=5HjEX8I6GhM

Варлам Шаламов — летописец колымских лаге­рей. В 1962 году он писал А. И. Солженицыну: «Пом­ните самое главное: лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно.

Челове­ку — ни начальнику, ни арестанту, не надо его видеть. Но уж если ты его видел — надо сказать правду, как бы она ни была страшна.

Со своей стороны я давно ре­шил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».

Источник: https://5litra.ru/soch/346-tema-tragicheskoy-sudby-cheloveka-v-totalitarnom-gosudarstve-v-kolymskih-rasskazah-v-shalamova.html

«Колымские рассказы» Варлама Шаламова: формалистский анализ

Натаниэль Голден<\p>

Реферат книги Golden, Nathaniel. Varlam Shalamov's Kolyma Tales a Formalist Analysis. Editions Rodopi B.V., Amsterdam – New York, NY 2004.
Реферат подготовлен Дарьей Лапшиной.<\p>

Первые представители формалистической школы при анализе художественного произведения уделяли бóльшее внимание его форме, нежели содержанию.

Отправной точкой явились исследования А. А. Потебни и А. Н. Веселовского о языке и фольклоре. Так, процесс превращения слова в метафору стал объектом научного интереса для В. Я. Проппа, который хоть официально и не примыкал к формализму, но внес огромный вклад в развитие этого течения.

Разработки Проппа в дальнейшем послужили и неоформалистам: в 1970 году группа британских славистов решила возродить применявшиеся ранее формалистические методы, избрав для своего структурного анализа малые литературные формы.

В частности, эффективность данного подхода показала работа Л. М. О'Тула, предметом изучения которой явился «Студент» Чехова. Свою методику О'Тул описал в труде «Строение, слог и прочтение русского рассказа»[1] – именно на эту работу опирается в своем анализе Натаниэль Голден.

Следует отметить, что, в отличие от ранних формалистов, исследователь «Колымских рассказов» как раз пытается показать тесную взаимосвязь между самими рассказами и той средой, в которой они возникли.

Система О'Тула подразумевает использование шести отдельных уровней: строй повествования, точка зрения, фабула, сюжет, создание образа, окружающая обстановка.

К отдельно взятому рассказу применяются все уровни, но один из них непременно должен быть основным, а остальные — вспомогательными. Благодаря малой форме анализируемого произведения риск выбрать неверный основной уровень сокращается.

Однако данная система, по мнению Голдена, обширна и не лишена элементов структурализма. Используя ее в качестве «скелета» для своей работы, он делает это не без оговорок.

Во-первых, объединяет в один уровень фабулу и сюжет, во-вторых, поскольку именно изучаемый текст диктует методику, а не наоборот, Голден привлекает к анализу дополнительные источники: например, работы Леоны Токер[2] и Лоры Клайн[3], «Природу повествования» Скоулза и Келлога[4], теорию времени Шукмана[5].

Необходимо упомянуть и об особенностях, которые могут быть интересны именно российскому читателю: автору исследования не чуждо использование моделей, принятых в русском литературоведении, обращение к русскому фольклору, он также ориентирован на поиски межтекстовых связей (иначе называемых интертекстуальными) и библейских аллюзий.

Например, как объясняет автор исследования, строй повествования рассказа «Поезд» анализируется с помощью следующих вспомогательных уровней: точка зрения, фабула и сюжет, создание образа, окружающая обстановка.

Такой метод позволяет читателю составить четкое представление о построении рассказа и о том, как один уровень влияет на другой.

<\p>

Соответствие уровней выбранным рассказам следующее: строй повествования рассматривается с помощью рассказов «Заговор юристов» и «Поезд», точка зрения – «Одиночный замер», «Ягоды» и «Тишина», фабула и сюжет – «Сентенция» и «Кусок мяса», создание образа – «Ночью» и «Последний бой майора Пугачева», окружающая обстановка – «По лендлизу» и «Укрощая огонь».

В первой главе, посвященной строю повествования, анализируются рассказы, лейтмотивом которых является путешествие, в связи с чем автор исследования упоминает теорию Проппа о том, что в сказках постоянно присутствует мотив странствия героя в неизвестность. В «Заговоре юристов» и «Поезде» строй повествования общий, но используется по-разному.

В первом случае доминирующими являются темы страха и неизбежности наказания, правда и вымысел сплелись настолько, что простое линейное развитие событий в атмосфере секретности и иллюзорности дезориентирует человека. Окружающая действительность динамична и напоминает Голдену условия, в которых, по М. М.

Бахтину, путешествовали герои греческого авантюрного романа. Автор исследования уделяет особое внимание метафорам (например, в именах собственных — Атлас, Смертин) и символике: темнота символизирует одиночество человека (в том числе и в смерти), а дом, по Ван Бааку[6], является воплощением того, что противостоит внешнему хаосу.

Теория последнего также использована Голденом во втором рассказе, с той лишь разницей, что в качестве дома и микрокосма там выступает поезд — герой боится опоздать, пропустить его. Строй повествования в «Поезде» основан на той борьбе, которая происходит внутри героя — без его душевных переживаний это была бы просто поездка.

Так, например, полки в вагоне символизируют иерархию общества, а билет на поезд — аллюзия на причастную облатку, дарующую избавление и спасение души.<\p>

Во второй главе рассматривается та категория, которая является решающей в построении рассказов Шаламова.

Если строй повествования — отражение темы, то точка зрения — нечто среднее между мимесисом и диегезисом. Авторский голос является точной копией изможденного и безразличного героя — это отражает сам тон и настроение текстов. Шаламов почти никогда не выступает в роли всеведущего рассказчика, не проповедует, не комментирует.

Если нельзя постичь массовые смерти, то смерть отдельного человека для автора «Колымских рассказов» — трагедия. В смерть заключенного всегда вовлечены окружающие персонажи — читатель смотрит на них поочередно, но с точки зрения автора-наблюдателя (это создает эффект «камеры», позволяющей увидеть окружающее с разных ракурсов).

Автор исследования проводит библейские параллели, сравнивая героя «Одиночного замера» и воскресшего на третий день Христа. В рассказе «Ягоды» Натаниэль Голден усматривает межтекстовые связи, объединяя «переступивших черту» Рыбакова и Раскольникова, а также утверждает противопоставление Шаламов — Солженицын, заявленное еще в начале работы.

Целью третьей главы является демонстрация взаимодействия главной мысли рассказа и формы, в которой она воплощается. В соответствии с традиционной теорией формализма лейтмотив — это фабула, а форма — сюжет (что оспаривается некоторыми исследователями, применяющими понятия «время повествования» и «время события»).

В рассказах «Сентенция» и «Кусок мяса» отражены два пути представления фабулы и сюжета (а также времени и повествовательной перспективы), а в целом показано отношение Шаламова к памяти.

Память необходима человеку, но в лагере важна лишь память инстинктивная, а роскошь воспоминаний опасна и будет доступна лишь гораздо позже — это физиологическая реакция организма на то давление, которому подвергается психика заключенного.

Говоря в четвертой главе о чисто структуралистском подходе, Голден упоминает о том, что существуют различные пути идентификации типов персонажей и их категоризации. Однако существует и такое мнение (которое высказывает М. Мадрик[7]), что все персонажи — лишь часть образов и событий текста.

Сам Голден при анализе образа пользуется следующими ключевыми понятиями: значение имени, данного персонажу автором, описание физических качеств героя, описание места, в котором он находится, а также его психологические характеристики, его биография, действия и речь.

Шаламов стремится сделать персонажи человечными, с той лишь оговоркой, что это человечность ГУЛАГа.

Если события рассказа «Ночью» воплощают изменчивость морали, то персонажи рассказа «Последний бой майора Пугачева» символизируют бунт и могут ассоциироваться как с фольклорным героем Проппа, так и с героями греческого эпоса, описанными Бахтиным.

Интересен тот факт, что оба рассказа, по мнению Натаниэля Голдена, имеют ярко направленную интертекстуальность. Персонажи рассказа «Ночью» Глебов и Багрецов имеют параллели с тургеневскими героями: Хорь и Калиныч, Гамлет и Дон Кихот. Этот же рассказ (точнее, такая деталь, как палец ноги) наводит исследователя на мысль о «Шинели» Гоголя. В рассказе «Последний бой майора Пугачева» Голден прослеживает очевидную связь с героем Пушкина и русским фольклором.

Современное литературоведение основное внимание уделяет строю повествования, точке зрения, сюжету и часто пренебрежительно относится к анализу окружающей обстановки, которому посвящена заключительная глава исследования Натаниэля Голдена.

Последний же считает, что окружающая обстановка выполняет решающую функцию в любой работе, зачастую выходя за ее пределы. Основываясь на системе О'Тула, для данного анализа он выбрал следующие главные признаки: информативность, нравственная подоплека, структурность, символичность.

Окружающий мир выступает и в роли декорации, и в качестве элемента сюжета. В лагере погода и окружающая среда не прощают пренебрежительного к ним отношения и убивают человека. Шаламов часто использует антиподные пары.

Так, в рассказе «Укрощая огонь» грибы и мнимые змеи представляют рай, лагерь — преисподнюю: между ними река и лодка, эти извечные символы границы между мирами.<\p>

Цель работы Натаниэля Голдена — показать сложность и глубину каждого из выбранных им рассказов.

Из самого ужасного жизненного опыта Шаламов создает подлинное искусство, а его точность позволяет читателю самому погрузиться в мир ГУЛАГа, увидеть его своими глазами. Голден также видит в авторе «Колымских рассказов» оппозицию Солженицыну, вслед за Дж. Глэдом [8] утверждая, что свидетельства Шаламова — главный документ той эпохи, и все попытки его дискредитировать обречены на неудачу.

Строй повествования в «Заговоре юристов» и «Поезде» помогает лучше понять бессмысленность и опасность жизни героя. Читатель знает только то, что знает сам главный герой, отсюда и ощущение близкой смерти, и «избегание» наказания.

Читатель лучше понимает внутреннюю жизнь лагеря, которой не касается прогресс и перспективы которой во всех смыслах ограничены.

Идея Шаламова заключается в том, что в предсмертном состоянии все люди становятся похожими, но через рассказы можно преодолеть близость смерти.

При отсутствии памяти человек опускается до уровня животного: слова и мысли исчезают первыми и появляются последними — это душевное состояние обуславливает восприятие заключенного и ограничивает рамки сюжета, который включает также исторический, социальный и политический контекст. Так, в «Последнем бое майора Пугачева» автор говорит о массовом психозе, который распространился от Кремля до самых далеких окраин страны.

Стойкое желание Варлама Шаламова заключалось в том, чтобы образ ГУЛАГа продолжал оставаться в истории — так же, как он остался в его сердце.

Формальные приемы обеспечивают это: краткость рассказов позволяет провести детальный анализ на всех уровнях, а использование основного и вспомогательного уровней дают нам возможность близкого прочтения — это особенно важно, учитывая, что сам Шаламов в рассказах дистанцировался от событий и от себя-автора, используя многообразные повествовательные и текстуальные приемы.<\p>

Реферат выполнен при поддержке РГНФ, грант №08-03-12112в.

Источник: https://shalamov.ru/research/138/

«Колымские рассказы» Шаламова: исповедь лагерной пыли или свидетельство неиссякаемой надежды

В отечественной литературе ХХ века много написано о лагерях и зэках.

Лагерная тема неизжита окончательно и дает о себе знать в языке, в музыкальных предпочтениях и социальных моделях поведения: в невероятной и часто неосознанной тяге русских людей к блатной песне, популярности лагерного шансона, в манере вести себя, строить бизнес, общаться.

<\p>

Если говорить о самых влиятельных авторах, посвятивших свои главные произведения метаморфозам, происходящим с человеком за колючей проволокой, то к таковым неизбежно причисляются Варлам Шаламов, Александр Солженицын и Сергей Довлатов (разумеется, этими именами список не исчерпывается).

«Шаламов, – пишет Александр Генис в сценарии к радиопрограмме «Довлатов и окрестности», – как известно, проклял свой лагерный опыт, зато Солженицын благословил тюрьму, сделавшую его писателем …

» Самый молодой из этой триады – Довлатов, служивший в военизированной охране, то есть находившийся по эту сторону колючей проволоки, был знаком с Шаламовым. «Я немного знал Варлама Тихоновича. Это был поразительный человек. И все-таки я не согласен. Шаламов ненавидел тюрьму? Я думаю, что этого мало.

Такое чувство еще не означает любви к свободе. И даже – ненависти к тирании». О своей прозе Довлатов говорил: «Меня интересует жизнь, а не тюрьма. И – люди, а не монстры».

Мир лагеря — мир угасающих человеческих рефлексов. В лагере жизнь человека максимально упрощается. Автор рассказов — равнодушный бытописатель абсурдно-жестокого иерархичного лагерного мира, в котором существует имеющая огромные права охрана, блатная аристократия, чинящая произвол в лагерном бараке, и мелкая бесправная человеческая сволочь.

В рассказе «На представку», начинающимся аллюзией на пушкинскую «Пиковую даму»: «Играли в карты у коногона Наумова…», один заключенный проигрывает другому свои вещи.

Когда играть больше не на что, взгляд Наумова падает на двух чужаков — заключенных из другого барака, пиливших в бараке коноводов дрова за небольшое пищевое вознаграждение. На горе одного из зэков на нем оказывается свитер, присланный женой. Отдавать его он отказывается.

«Сашка, дневальный Наумова, тот самый Сашка, который час назад наливал нам супчику за пилку дров, чуть присел и выдернул что-то из-за голенища валенка. Потом он протянул руку к Гаркунову, и Гаркунов всхлипнул и стал валиться на бок». Проигранный Наумовым свитер сняли с мертвого тела. «Свитер был красный, и кровь на нем была едва заметна…

Игра была кончена, и я мог идти домой. Теперь надо было искать другого партнера для пилки дров». В последней строчке выражено, возникшее как реакция на бесчеловечные условия, равнодушие к чужой жизни, которой ты никак не можешь помочь. В лагере человек лишается личной собственности и личного достоинства.

Опыт лагеря, по мысли Шаламова, никак не может пригодиться человеку нигде, помимо лагеря, потому что он запределен всему тому, что мы называем человеческим, сохраняющемся там, где кроме систематического унижения есть еще какое-то усилие, направленное на созидание личности.

Герои рассказов – зэки, вольнонаемные, начальники, охрана, а иногда и явления природы.

В самом первом рассказе «По снегу» заключенные прокладывают путь по снежной целине. Пять-шесть человек плечом к плечу движутся вперед, наметив где-то далеко впереди ориентир: скалу, высокое дерево. Тут очень важно не попадать в след рядом идущего, иначе останется яма, по которым пробираться тяжелее, чем по целине.

«А на тракторах и лошадях ездят не писатели, а читатели».

Именно писатели растаптывают снежную целину нетронутых жизненных пространств, облекают существующее вокруг нас мимолетно и неявно в явные постоянные словесные образы, подобно проявителю для фотобумаги, показывают то, что видно и слышно многим, но безо всякой внутренней связи, без логики развития сюжета, в понятной контрастной материальной форме. И вопреки собственному убеждению, что лагерный опыт не может человеку дать ничего положительного, Шаламов в совокупности своих рассказов, возможно, даже вопреки собственному убеждению, утверждает, что человек, прошедший лагеря и не утративший памяти о своем призвании, уподобляется таежному стланику, неприхотливому дальнему родственнику кедра, необычайно чувствительному и упрямому, как все северные деревья. «Среди снежной бескрайней белизны, среди полной безнадежности вдруг встает стланик. Он стряхивает снег, распрямляется во весь рост, поднимает к небу свою зеленую, обледенелую хвою. Он слышит неуловимый нами зов весны и, веря в нее, встает раньше всех на Севере. Зима закончилась». Шаламов считал именно стланик наиболее поэтичным русским деревом, «получше, чем прославленные плакучая ива, чинара, кипарис». И дрова из стланика жарче, добавляет автор, постигший в условиях вечной мерзлоты цену любого, пусть и самого незначительного проявления тепла.

В гулаговских лагерях надежда на то, что длинная зима унижения и беспамятства закончится, умирала только вместе с человеком.

Лишенный даже базовых потребностей человек становится как стланик, готовый поверить даже кратковременному теплу костра; легковернее, потому что любой посул, любой намек на необходимые организму калории, опущенный ниже уровня выживания зэк готов воспринимать как возможное пусть и сиюсекундное улучшение своей участи.

Годы лагерей спрессовываются в гранитные временные монолиты. Человек, истязаемый бессмысленным тяжелым трудом, перестает замечать время. И потому самая небольшая деталь, отвлекающая его от траектории, заданной днями, месяцами, годами заключения, воспринимается как нечто потрясающее.

И сегодня короткие шаламовские рассказы жгут душу читателя.

Они подвигают его к неизбежному вопросу: как же могло произойти столь ужасающее, столь универсальных масштабов зло в такой огромной и разной по своему национальному и культурному укладу стране, как Россия? И как получилось, что в эту воронку чистого беспримесного зла были увлечены и другие вполне культурные и самостоятельные народы? Без ответов на эти и многие другие вопросы, побуждаемые чтением Шаламова, мы не сможем ответить на те, что возникают у нас сегодня при чтении свежих газет.

Источник: https://www.refnews.ru/read/article/729331